«Проблема с инновациями в том, что россияне довели рационализм до предела»
АНТОН ШИРИКОВ
Создатель инновационной школы Hyper Island Дэвид Эриксон о том, как будет выглядеть образование XXI века
Школа без учебников, без преподавателей, без классных комнат, без тестов и экзаменов – да что это вообще за школа такая? Такую задумали трое интернетчиков из Стокгольма Дэвид Эриксон, Ларс Лунд и Джонатан Бриггс в 1994 году. Открыть школу решили на острове Стумхолмен в бывшей военной тюрьме. Кажется, это рецепт поражения, но у них быстро получилось. В начале 2000-х школа Hyper Island, где шли эклектичные, но увлекательные короткие программы без всякой теории и с упором на реальные профессиональные задачи, завоевала культовый статус у дизайнеров, маркетологов, журналистов, программистов, да и вообще всех, чья работа завязана на визуальные и цифровые технологии. Потом появилась и корпоративная часть, курсы и мастер-классы для крупных компаний.
Сегодня у Hyper Island пять филиалов – два в Швеции, по одному в Манчестере, Нью-Йорке и Сингапуре. Один из создателей школы, Дэвид Эриксон, с тех пор сделал большую карьеру в Vodafone, открыл собственную консалтинговую фирму, поработал в совете директоров «Мегафона», а с прошлого года стал еще и программным директором института «Стрелка». Slon Magazine поговорил с ним о том, какие идеи лежали в основе Hyper Island и что с ними делать сегодня, о том, как люди учатся на самом деле и почему в России так боятся новых идей.
Ни оценок, ни учебников
– Двадцать лет назад, когда вы создавали Hyper Island, вы исходили из того, что с системой образования что-то не так, что с ней нужно что-то делать. Что именно вы хотели исправить?
– Мне тогда, наверное, было лет двадцать, я еще учился в университете. Создать университет, учась в университете – чудно, да? У нас не было какой-то глубокой идеологии на этот счет, практика предшествовала теории.
У меня очень яркие воспоминания о школе, и они стали для меня отправной точкой. Я не любил школу, хотя был способным учеником и по окончании получил наивысшие баллы. У меня хорошо выходило играть в эту игру, но я не получал от нее никакого удовольствия. В итоге для меня ввели специальный режим: дважды в неделю я ходил в школу, а трижды – на работу (это было что-то вроде стажировки). Тогда такой порядок предусматривался только для проблемных детей, которые жутко ненавидели школу и у которых были ужасные оценки. Система махнула на них рукой. Я учился по одной схеме с этими ребятами, и хотя моя проблема была скорее противоположной, я чувствовал себя с ними более уютно.
– Возникло сообщество.
– Да, нас объединял тот факт, что все мы не любили школу. И прежде всего учителей. Еще в подготовительной школе, когда мне было пять лет, у нас был уголок, где мы строили всякие конструкции из деревяшек. И вот мы сидим там, а в комнату внезапно входит воспитательница и хлопает в ладоши: «Дети, пора играть!» Мы с моим другом Фредриком смотрим друг на друга: «Она с ума сошла! А мы чем занимаемся?»
Неприятный школьный опыт во многом объясняется вот таким беспардонным вмешательством учителей. В первом классе я уже был очень способным учеником, даже талантливым, ведь школа воспитывает определенный тип таланта. И в то время вся наша школьная система была основана на инструктаже, на том, чтобы научить детей думать определенным образом. Но школы уделяли очень мало внимания тому, как мы учимся быть людьми – не повторяя упражнения из учебника, а наблюдая, делая что-то, участвуя в чем-то. Традиционные школы упирают на абстрактные идеи, на теорию, через это они определяют интеллект.
– Это как IQ.
– Да, традиционный IQ. И я помню, как пришел в школу и за неделю закончил учебник, который мы должны были пройти к концу года. Учителя придумали выход: дали мне учебник для второго класса, но положили в него закладки. На этой неделе мне позволено читать вот досюда, а на этой вот досюда… Я справлялся с заданием за десять минут и должен был ждать целую неделю, чтобы перевернуть страницу. Бессмыслица. Учителя объяснили: «Как ты думаешь, что почувствуют все остальные, если ты будешь сидеть с ними вместе и решать такие сложные задачки? Им будет неприятно». Школа для меня ассоциируется с требованием, чтобы все делали одно и то же и держали ручку одинаково. За этим стоит представление, что обучение – это изучение какого-то предмета. В те годы никто и не думал о том, что прежде всего нужно научить детей учиться. Это гораздо сложнее, чем изучать предмет.
И все время учителя повторяли: подожди, перейдешь во второй класс, и все будет лучше. А потом: все станет лучше в средней школе. Потом: надо дождаться, когда поступишь в университет. В университете, разумеется, ничего не изменилось.
Тогда я и решил, что должен быть другой путь.
Что, если появится школа, где нет учителей, где нет одной для всех программы, где нет учебников, в которые можно вставить закладки? И классные комнаты: зачем они в школе? Давайте и от них избавимся.
Это был эксперимент: а что, если… Мы стали вводить самые разные формы обучения. Когда ты делаешь что-то – не важно что, пусть даже пишешь докторскую, – и рефлексируешь над сделанным, это сильно ускоряет учебу и дает больший долгосрочный эффект.
Теперь возьмем наш предмет – интернет. Все это происходило на самой заре интернета. Экспертов по нему не было. Значит, ни экспертов, ни учителей, ни классов, ни учебников, ни тестов. Я ненавидел тесты: прилагаешь все усилия, чтобы запомнить что-то, идешь и сдаешь, а потом тут же все забываешь. Бессмысленная трата времени и энергии! Итак, у нас были все эти «не». Мир без экспертов – как же нам в нем существовать?
– И как же?
– Нам нужно было придумать другие способы создавать, генерировать и выращивать знание. И почти сразу мы поняли: для этого нужно организовать реальную совместную работу. Традиционное образование предполагает, что вы – индивид, отдельная сущность, субъект, который изучает и постигает мир. Но что, если вы – часть чего-то большего? Когда мы создаем группу, учимся сотрудничать, мы добиваемся большего от каждого из ее участников, а затем и группа дает больше, чем отдельные ее члены, вместе взятые.
В школе так не учатся. Суть традиционной системы с ее переходами на новый уровень – это соревнование. И оценки распределяются по гауссовой кривой: у нас будет столько-то учеников с самой высокой оценкой, столько-то с менее высокой… В школе все – конкуренты. Поэтому мы решили: никаких оценок. И никакой конкуренции. Так началась школа Hyper Island. А остальное – это уже эксперименты с разными способами действия.
Черные дыры
– Вы сделали школу для взрослых. А думали ли вы применить эту парадигму к обучению детей?
– Еще как. Когда Hyper Island начала добиваться больших успехов – а это случилось довольно быстро, за три-четыре года, – люди стали говорить: это все очень здорово, персональная ответственность, совершенно другой подход… Но с детьми так не получится: вам обязательно нужен учитель, нужна классная комната. С тех пор у нас было много проектов с юными учениками, и как раз сейчас мы строим среднюю школу Hyper Island. Думаю, она откроется через год-два. Мы проверяли наши модели на детях всех возрастов – и когда пробуешь, все работает.
Ведь идея массового образования возникла только в эпоху индустриализации и демократизации. Знание – это власть, и когда у всех есть право на знание – это прекрасно. Но такое образование ты получаешь, допустим, до 20–21 года или даже до 16–18. Но что дальше, что делать всю оставшуюся жизнь?
– Работать, видимо.
– Когда вы в последний раз учились чему-то, узнали что-то новое?
– Может, вчера. А может, и сейчас.
– Именно. Для меня обучение происходит прямо сейчас. Это постоянный процесс. И самые интересные эксперименты с образованием возникают из наблюдений за тем, как люди учатся на самом деле. У некоторых людей скорость обучения выше, они быстрее расширяют сознание. Есть люди, которые меняют профессию: занимаются чем-то десять лет, а потом быстро учатся делать что-то совсем другое. Интересно, как это происходит?
Вы учитесь тогда, когда в вашей жизни что-то меняется: появляются новые возможности, новая энергия – или когда вы натыкаетесь на стену.
Есть вещи, которые я называю черными дырами: что-то, чему человек пытается выучиться очень долго, но никак не может. Но когда вы знаете, как избежать черной дыры, можно целенаправленно ускорять обучение, задавать для него плодородную почву.
В Hyper Island у меня было много свободы; хотя к нам были некоторые требования, благодаря нашим выдающимся результатам мы могли делать практически все, что захотим. Посмотрите: образовательные системы одержимы тем, что у них имеется на входе. Что дает университету высокое место в мировых рэнкингах? То, насколько университет хорош в преподавании и дисциплине: сколько там профессоров…
– Сколько публикаций…
– Сколько публикаций он производит, какие у него здания и так далее. Сотни критериев. И мы одержимы исходными параметрами, тем, что входит в эту систему, а не тем, что из нее выходит. Люди думают, что студенты покупают некий контент. Нет, они покупают то, что получат уже по окончании университета. Ведь у студентов есть мечты, как построить свою жизнь, какое наследие оставить, и образование – лишь способ добраться до своей мечты. Почему школы и вузы не говорят, что они помогают людям исполнить мечту?
И почему отношения между вузом и студентом – это отношения всего на три-четыре года? Мы можем помогать вам в течение всей жизни. Какого рода карьеру вы хотите строить, где вы хотите работать, в какой профессии? Как вы будете развиваться? Мы помогаем вам с этим. Мы не продаем вам программу обучения на эти несколько лет, нет, это совершенно дурацкая идея. Hyper Island говорит вам: когда вы приходите к нам, вы остаетесь с нами до конца жизни. Вы получаете имейл, который сохраняется за вами до конца жизни. И каждый год наша сеть становится умнее, крупнее и влиятельнее. Вот такую логику мы заложили.
Для обычных школ это сложно. Обычно мы очень радуемся, когда оканчиваем школу: слава богу, больше не придется видеться с этими людьми, сидеть в этих классах! Но все должно быть наоборот. Нужно, чтобы вы хотели видеть этих людей своими партнерами по обучению. Мы строим прекрасные отношения, мы работаем вместе, мы делимся всем. В школе учатся пятьдесят, сто или даже тысяча человек, и все они хотят, чтобы вы были успешны в своем деле. От каждого наша система получает большую отдачу – в отличие от традиционной системы, которая ужасно расточительна. Вот со всем этим мы и экспериментировали.
Но люди говорили: это сработает только в Скандинавии. Тогда мы решили попробовать нашу модель еще где-нибудь.
– Вы открылись в Англии.
– Да, потому что все говорили, что в Британии из этого никогда ничего не получится. Тогда нам сказали: ну, может, в Британии и получилось, но в Азии – ни за что! В Азии совсем другие традиции знания. Естественно, теперь мы открылись в Сингапуре. Потом нам говорили: хорошо, но это работает только в сфере цифровых технологий. У вас ничего не получится, скажем, в области архитектуры, и у вас ничего не получится в России. Мы попытались доказать [в институте «Стрелка»], что это не так. [То, что мы делаем в России] – это не Hyper Island, это во многом что-то совсем другое. Но по крайней мере я привношу сюда то же отношение, те же идеи и тот же подход к образованию.
– И в общем, это надолго?
– Прошел мой второй год на «Стрелке». В первый год у нас была студия, небольшая группа, а на следующий год мы подумали: почему бы не применить этот подход ко всей программе? Для меня это большой процесс, попытка переписать правила игры в образовании.
Легенда о безумном ученом
– Хотел бы вернуться немного назад, к Скандинавии. Поменялась ли за это время шведская школьная система? Внедрили ли там какие-нибудь идеи из вашей практики?
– Да. И не только идеи Hyper Island, было много других проектов. Шведские и финские школы в целом очень прогрессивные, очень современные. Да и вообще в следующие десять – двадцать лет скандинавские идеи сильно повлияют на мир. Что тут замечательно – это колоссальный сдвиг в представлении о том, как будут выглядеть школьные программы будущего и в чем вообще цель образования. Все знания, все данные будут доступны. Не в библиотеке, не под контролем церкви или еще кого-то. Знания будут всегда рядом. И значит, нам понадобится умение понимать данные, превращать их в информацию, а информацию – в знания. Затем эти знания нужно преобразовать в понимание, а потом вывести из него некую мудрость. И применить ее в реальном мире. Для этого потребуется совсем другой процесс и совсем другая учебная программа. Как развивать критическое мышление? Как научиться сотрудничеству?
С этой проблемой я часто встречаюсь в России. У вас в России все еще очень консервативный взгляд на знание, очень «экспертный». По-прежнему живы эти представления о безумных ученых или гениальных архитекторах.
Парадокс: жители страны, где так долго во главе угла стоял коллектив, – невероятные индивидуалисты, им так сложно сотрудничать! Россия будто сопротивляется совместному труду.
Но ведь сейчас инновации – это не плод труда безумного гения, это продукт сетевого сотрудничества множества команд по всему миру. Города строятся не гениальными архитекторами. Их строят сети, состоящие из политиков, строителей, финансистов и других. Чтобы быть успешным архитектором, чтобы менять мир, исключительно важно быть способным к сотрудничеству.
Проблема с инновациями состоит в том, что россияне в каком-то смысле довели рационализм до предела. Если вы верите только в то, что можете доказать, вы попадаете в очень опасную зону – тогда вы можете заниматься только тем, что уже было кем-то доказано. Когда Марк Цукерберг пришел к одному известному CEO и предложил тому профинансировать Facebook, тот попросил: расскажите мне, кто еще запустил такой сервис и добился успеха? Но это было невозможно, ведь такого до Цукерберга еще никто не делал. Да и то, что мы сделали в Hyper Island, никогда бы не случилось, если бы мы руководствовались таким предельно научным, рациональным подходом.
Будущее – не проекция настоящего. Будущее генерируется и создается нашими действиями. И поэтому нужно научиться принимать на себя гораздо больше риска. Ведь этот «научный» подход означает, что рисков никаких нет, это минимизация риска. И возникает иллюзия, что вы ничего не теряете, что вы действуете правильно. Но мир сейчас меняется так быстро, что вы терпите поражение как раз тогда, когда не хотите брать на себя риск. Если вы цепляетесь за то, что было успешно в прошлом, вы, как никогда, близки к провалу. Этот рациональный подход – самоубийство. Он делает систему неустойчивой, не дает ей развиваться и создавать новое.
За что мы ненавидим Facebook
– За какими еще инновациями в сфере образования вы следите?
– В целом меня интересуют две вещи. Во-первых, коллективный интеллект, особенно в соединении с новыми технологиями. Кому сегодня нужны программы Executive MBA? Какая это пустая трата времени и денег, когда вы можете составить свою собственную программу с помощью TED и чего угодно!
Но дальше встает вопрос о контакте с другими людьми. Сегодня нет социальной сети, которая бы мне нравилась. Я в них захлебываюсь. Я ненавижу Facebook. Но это не значит, что нельзя создать реально хорошую социальную сеть, которая помогает и учиться. В Hyper Island мы пользуемся всего лишь имейл-рассылками – это просто отличная социальная сеть, и для образования она хорошо подходит. Кто-то задает вопрос, и все в рассылке его видят, и ответ тоже получают все. Это вообще-то очень умно. Но я уверен, будут варианты и лучше.
Вторая тема, которая меня очень интересует, – новая роль учителя как фасилитатора, помогающего и прокладывающего путь. Когда удается подготовить подходящую среду, где безопасно, где есть доверие и есть место любопытству, есть место риску, тогда люди могут встать с насиженного места и попробовать что-то новое. Есть институты, где экспериментируют с этим.
– У вас большой опыт в корпоративном мире, и вы как-то сказали, что стараетесь все свести к бизнес-модели. А как это сделать в образовании?
– Именно этим я занимался в прошлогодней студии на «Стрелке», которая вся была построена вокруг некоей бизнес-модели. Забавно, что это своего рода перекрестное опыление: то, чему я научился в образовании: фасилитация, обучение действием, коллективное сознание, – я переношу в мир бизнеса. В бизнесе эти методики очень эффективны: все идет гораздо быстрее, чем когда компания подчиняется традиционной иерархии, попусту тратит время и ресурсы.
А то, что я заимствую в бизнесе для образования, – это прежде всего идея ценности. Чтобы понимать, как создается ценность, нужно больше понимать в бизнес-моделях. Обычно люди думают, что бизнес функционирует лишь одним определенным образом, но это совсем не так. Многие из нас воспитывались еще в индустриальную эпоху, наше сознание пропитано фабричными моделями. Фабричная модель – это когда вы производите продукт, а затем продаете его как можно большему числу людей по оптимальной цене. Дальше начинаются рассуждения о доле рынка, конкурентах и так далее. Люди думают, что бизнес бывает только такой.
Но я легко могу обрисовать бизнес-модель, основанную на заботе: мы не продаем продукт, мы продаем результат. Вы покупаете не молоток с гвоздями, вы платите за то, чтобы повесить картину на стену. И если кто-то поможет вам повесить картину, то, как доказывалось уже много раз, вы готовы заплатить больше, чем за молоток с гвоздями. Если вы думаете о конечном результате, то тут вырисовывается понятная экономическая модель: люди будут возвращаться к вам, они дольше будут вашими клиентами, вы получите от них больше денег.
А вот еще одна бизнес-модель: вас заботит не только то, как висит картина на стене, но и эффект для окружающих людей. Экологичен ли процесс [оказания услуги]? Как он затронет жизнь соседа? Как он повлияет на ваших детей? Это вовлеченность потребителя совсем на другом уровне, ведь речь идет о качестве жизни. Тогда люди готовы платить не только деньгами. Они готовы идти на жертвы, готовы с чем-то расстаться. Это похоже на модель IKEA: мы кое-что сделаем, вы сами кое-что сделаете, и вместе мы сэкономим и время, и деньги. Люди готовы инвестировать собственное время и усилия, и это еще один способ создавать ценность.
Вообще, бизнес существует лишь потому, что сколько-то столетий назад мы решили, что это подходящий способ генерировать ценность для общества. Если вы не создаете ценность для общества, капиталистическая модель не работает.
Когда все, что заботит вашу компанию, – это прибыль, то мандат, который мы вам выдали когда-то, исчезает. Вот почему бизнес сегодня претерпевает такие сдвиги: нужно думать о том, что он приносит и обществу, и миру. В каком-то смысле это смерть капитализма и рождение новой системы. В ней будут элементы капитализма, потому что она основана на свободных рынках, но в ней будет и очень много ответственности. Некоторые люди называют эту систему «капитализм 2.0», я бы назвал ее устойчивой экономикой. Устойчивой не только в смысле выживания планеты, но и в смысле, например, здоровья людей. Сейчас идет огромная дискуссия об эффектах сахара, который вызывает в западном мире больше смертей, чем сигареты и алкоголь. И если вы потребляете его, он влияет не только на вашу жизнь, но и, например, на качество жизни ваших детей и вашей семьи.
Эта новая экономика применима и к знаниям, к тому, как ускорить передачу знания от одного человека к другому, от одной компании к другой. Где основные потери в системе образования и как их сократить? Что будет приносить больше ценности? Как сделать систему более устойчивой? Все эти бизнес-концепции можно применить в образовании. Теперь мы хорошо это понимаем.
