Евгений Ихлов: Режим своими руками создает революционную ситуацию
Самое глупое, что могут сейчас сделать оппозиционеры-»белодекабристы», — это повестись на поддразнивание своих оппонентов справа и слева, упрекающих их в том, что у них нет ни набора вождей, ни четкой программы преобразований, ни намерения чинно проситься на переговоры с партией власти.
Смешно, но сейчас именно режим своими руками создает революционную ситуацию, напоминая как полувековой давности анекдот о посмертном награждении Николая Романова и Александры Романовой орденами Октябрьской революции за «самоотверженные многолетние усилия по обеспечению прихода к власти большевиков», так и поведение Михаила Горбачева, начиная с травли Ельцина в октябре 1987 года. Проведением в разгар морозов по городам и весям «добровольно-принудительных» митингов против «оранжевой революции» — это доведение до всего населения страны волнующей вести о том, что в Москве идет какая-то революция. Шельмование некоторых деятелей из «белодекабристской» волны по зомбоящику само наделяет оппозицию бесспорными лидерами. Причитания о коварном стремлении оппозиции «вернуть девяностые» наделяют оппозицию содержательной программой. При этом оппозиция лишь сочиняет новые, самые суперкреативные формы раздачи белых предметов да конструирует круглые и квадратные столы… Как говорят (возможные) будущие правители России китайцы, мудрый смиренно сидит на крыльце и ждет, когда мимо него пронесут труп его врага. Того гляди, через пару-тройку недель Кремль добьется создания общероссийской оппозиционной партии с Акуниным во главе. При этом каждый, кто смотрит телевизор или антиоранжевые сайты, будет (ночью разбуди) назубок знать и имена сподвижников Акунина, и детали его программы…
Отвлекусь. Жестокая ирония истории в том, что именно Акунину, придумавшему культовых героев, которые на губернаторской и жандармской службе делают все, чтобы предотвратить русские революции XX века, выпало оказаться во главе революции века XXI.
Лозунг «Возвращения 90-х» — на деле лозунг возвращения к ситуации реальной свободы прессы от Кремля и яростной идеологической конкуренции телеканалов и основных изданий; реального разделения властей, при котором у Кремля не было своей парламентской фракции; постоянной смены у власти мэров и губернаторов, причем персональная смена сопровождалась и заменой политической платформы. Если в тупик путинизма страна пошла, выбрав в 2000 году авторитаризм во имя защиты рынка и удержания Чечни, то выйти из тупика можно, только «дав задний ход и вернувшись на развилку, попробовать альтернативную стратегию».
Так, в конце 80-х, ища выход из тоталитарного тупика, опробовали отвергнутые в двадцатые годы альтернативные варианты: «демократический социализм Советов», НЭП и равноправное союзное государство. Результаты экспериментов Горбачева и Ельцина доказали, что в условиях хоть какой-то политической, идеологической и экономической демократии в исторической перспективе нельзя было сохранить ни советскую империю, ни монопольную власть компартии, ни социализм…
Поэтому «Назад, в 90-е» — описание логического поиска выхода страны из тупика, и не надо этого призыва бояться, отказываться от него.
От оппозиции требуется лишь обеспечить варку в одном котле «левых, правых и умеренных». Общая программа «вывариться сама». Точно так было и в «Демократической России», а до нее — в оппозиционных движениях Восточной Европы, республик Балтии, Южного Кавказа, в Чечне… Не так важно, какую форму примет объединенная оппозиция. В Польше это был профсоюз. Были общественно-политические движения коалиционного типа или союзы партий.
Главное для оппозиции — дать адекватный ответ на вызовы времени. Сейчас идет несколько буквально тектонических процессов:
кризис Российской Федерации как квазиимперской структуры с возможной развилкой между переходом к системе суверенных национальных государств или к «плавильному котлу» американского типа;
кризис персоналистского путинского режима, основанного только на личном культе ВВП, который до самого последнего времени компенсировал всеобщее презрение к партии власти, ставшей уже в самом своем начале профсоюзом коррумпированных чиновников, то есть оказавшейся в той фазе, которая в эволюции КПСС была финальной;
кризис рыночных отношений, увядающих в условиях гипермонополизации, тотальной коррупции, «заказной» юстиции и общего «опричного» произвола;
социальная стагнация, почти дошедшая до стадии социального некроза, уже дошедшая до развития ползучей фашизации, прерванного только «Белым декабрем»;
кризис общественно-политической ситуации, когда управляемая («системная») оппозиция не может заменить распадающуюся «партию власти», но блокирует появление значимой независимой («несистемной») оппозиции. Шедевром здесь стал невиданный в мировой истории сюжет, когда три оппозиционные парламентские партии, знающие, что на самом деле они в совокупности выиграли выборы, но отказались заявить себя победителями, безропотно согласились считаться побежденными, отвергнув таким образом самый мирный, самый плавно-эволюционный вариант отхода от путинизма.
Все эти кризисы носят объективный характер, и каждый из них в перспективе ликвидирует существующий порядок вещей. Поэтому надо быть готовым к быстрому углублению кризисов.
А вот вопрос, какая будет после Путина республика — президентская или парламентская, не суть важен. Главой государства будет вождь революционного движения. Дальнейшее зависит от конфигурации системы лидерства в оппозиционном стане. Мне уже приходилось говорить, что если бы Сахаров прожил на пару лет больше, то Верховный Совет, безусловно, избрал бы его президентом России. А Ельцин стал бы премьером революционного кабинета. Тогда в России сложилась бы восточноевропейская модель парламентской республики: церемониальный президент — моральный лидер, вся полнота власти — у главы правительства, имеющего поддержку революционной коалиции в парламенте, а бывшая власть сидит в оппозиции, готовясь к демократическому реваншу и закладывая фундамент «маятниковой» двухпартийной системы…
Но Сахаров умер до выборов революционного парламента, а Горбачев начал «президентские» гонки. И сегодня считается, что мы живем при гиперпрезидентской республике.
Если послепутинский режим будет результатом сложного соглашения элит типа польского исторического компромисса 1989 года («президент — ваш, премьер — наш»), то многое будет зависеть от того, кому достанется пост «гаранта стабильности», а кому — пост «лидера перемен» — обитателю Кремля или Краснопресненской набережной.
До сих сожалею, что не решился в августе прошлого года на развернутую статью про «лобби будущего». Решился бы, и сейчас «ходил в Нострадамусах». Часть заготовок опубликовал в августе и сентябре как отдельные материалы, но сейчас хочется собрать основные выводы вместе.
Суть была в том, что на каждом новом социокультурном этапе, или «витке исторической спирали» (в терминах философа Александра Ахиезера — малый инверсионный цикл), повторы событий происходят так, чтобы на новом этапе избирался вариант, альтернативный выбору, сделанному обществу на предыдущем витке. С точки зрения теории систем Ильи Пригожина, в точке бифуркационной «развилки» развития сложных систем предсказать, какая именно тенденция (по-модному — мегатренд) будет в итоге избрана, однозначно невозможно, и любое незначительное воздействие имеет огромное значение. Но после выбора он кажется единственно возможным, а его альтернативы — нереальными. Например, почти никто 18 августа 1991 года не мог предположить, что уже через четыре дня КПСС будет запрещена указом Ельцина. Напротив, основные господствующие среди советологов теории утверждали, что советский тоталитаризм легко переварит небольшую «демократическую флуктуацию».
Я предположил, что, кроме четкой периодичности при смене сценариев во время обновления инверсионных циклов (эти моменты называются революциями), будущий выбор все-таки предуготавливается путем формирования «лобби будущего» — сперва интеллектуального, а затем и социального движения в поддержку будущего выбора мегатренда. Возможно, социальное будущее «отбрасывает тень», заранее, за несколько поколений формируя культурные условия в свою поддержку. Поэтому внимательно отслеживая настроения, постепенно перерастающие в интеллектуальную моду, можно точнее предсказать будущие тенденции, чем следуя за логикой существующих процессов.
Изучение чередований русских революций (с января 1905 года по март 1989 года я выделил четыре, а грядущую считаю Пятой) привело меня в выводу, что, в отличие от Первой и Четвертой революций, которые длились несколько лет, Пятая будет короткой (займет несколько месяцев), будет «второй», то есть доводящей до конца задачи предыдущей (как Февраль завершил провозглашением демократической республики и созывом Учредительного собрания дело Освободительного движения 1905–1906 годов) Августовской революции. Одновременно, в отличие от Августа 1991 года, успех (или неуспех) будущей революции будет, скорее всего, закреплен на условиях, предложенных старым режимом. Точно так же, как это произошло в 1906 году (ограниченный конституционализм и столыпинские реформы — аграрная и национальная).
На такое развитие событий указывает поток квазидемократических и квазилиберальных инициатив Медведева и Путина, обрушившихся на общество после первой «Болотной» (митингов 10 декабря 2011 года). Это совпало с уничижительной критикой «Единой России» из уст пропутинских кругов, вплоть до предложений о разделе ПЖиВ на несколько «маленьких медвежат». Еще прошлым летом эти предложения вызвали бы эйфорию среди либеральной общественности. Просто со времен сентябрьской «рокировочки» общество стало мудрее и требует институциональных гарантий.
О Пятом годе русская радикальная интеллигенция («лобби будущего») мечтала с 1861 года. У власти было 40 лет на ее предотвращение. Позднее выяснилось, что все это время цари именно готовили революцию. Многие десятилетия интеллигенция отвергала либеральную модель как «пошлую, буржуазную и бездуховную». Ответом был Октябрь 1917 года — прорыв в историю последнего и самого яркого воплощения Русской идеи — большевизма как объединяющей идеи, спасающей мир от прозы буржуазного национального развития в пользу вселенского царства справедливости, гармонии и равенства. Альтернативой большевизму был поощряемый царизмом и правой интеллигенцией монархический панславизм. Насколько популярность черносотенцев в русском обществе была слабее увлечения левыми идеями, настолько менее вероятной была победа Белого движения в Гражданской войне.
Ирония истории в том, что Четвертая русская революция, выступающая в качестве «антиреволюции» по отношению к Третьей (большевистской), в результате сделала именно монархический панславизм (в данном случае — идея особого, незападного, «третьего» пути развития) государственной идеологией в эпоху путинизма. К этому поражению «сахаровского движения» привело повальное увлечение монархическими панславистскими идеями в третьей русской эмиграции 60–80 годов, а затем и среди правой антисоветской (просолженицынской) интеллигенции в 70–90 годы.
В системе альтернативных чередований узловых развилок истории события сентября — октября 1993 года стали удачным повтором корниловского выступления. За победой Ельцина стояло мощное лобби будущего — многие годы интеллигентских грез о том, как было бы хорошо в отечественной истории, если бы красных разгромили.
Четвертая русская революция имела целью сделать Россию независимым демократическим многопартийным рыночным государством, интегрированным в Запад. Некоторые мечтали, что при достижении этого удастся добиться верховенства права, соблюдения прав человека, торжества гуманизма и социальной справедливости, национального равенства. Назовем данный набор «сахаровским». Формальная цель революции была достигнута. «Сахаровский набор» оказался недостижим. Поэтому
среди романтиков Революции 80–90-х сложилось «лобби будущего» — общественная поддержка движения в пользу торжества гуманистических и демократических идей. Насколько это движение популярней охранительного движения, которое сейчас ассоциируется с «Поклонной горой», настолько вероятней победа Пятой русской революции.
Однако пошлость и оппортунизм, неразрывно связанные с торжеством любой буржуазной революции, на многие годы осквернили Август-91 и долгие десятилетия самоотверженной борьбы диссидентов, завершением которой и стали революционные события 1988–1993 годов.
Ореол мученичества покрывает Октябрь-93. Закономерности чередования революционных циклов указывают на то, что Пятая русская революция будет удачным повтором событий осени 1993 года. Очевидно, что неосталинистская и имперско-ностальгическая составляющие «движения в защиту Верховного Совета» сегодня поддержки в обществе не имеют, а их сторонники перемещаются если не откровенно в стан «Поклонной», то в яростную оппозицию «Болотной». От того движения остались: стремление соединить левых либералов, левых социалистов и националистов; протест против авторитарной модернизации и дикого капитализма с чудовищным социальным расслоением и полным бесправием наемных работников; вера в широкую демократию; тенденция к формированию русской политической нации (в отличие от 80-х годов, оппозиционное движение не имеет явной сепаратистской компоненты в национальных республиках). В этом смысле Пятая русская революция может реализоваться как попытка нового разрешения кризиса 1993 года.
Новая революция будет попыткой создать идеальную Россию — не копию Англии (как в 1905-м) или Франции (как в марте 1917-го), или Америки (как в Августе 1991-го), но страну, где получат шанс на реализацию самые разнообразные представления об идеальных конституции, парламентаризме, народовластии, юстиции, экономике.
И это будет не вечная попытка русской интеллигенции «изобретать велосипеды», но искреннее стремление создать уникальные комбинации из уже апробированных в мире вариантов. У нас уже выросла целая плеяда ярко и самостоятельно мыслящих людей, есть 20-летний опыт рынка и публичной политики.
Сценарий революции может быть двоякий. Как в Августе 1991 года или Феврале 1917-го — быстрый сокрушающий удар, ломающий старый режим в надежде на то, что демократические и рыночные механизмы сами постепенно приведут к формированию либерального строя.
Есть и другой вариант: длительное нахождение у власти революционной партии, обеспечивающей реализацию целей и задач революции. Так было после Третьей (большевистской) революции. Возможно, такое будущее ждет нас после Пятой русской революции.
Поэтому широкое оппозиционное движение должно будет оформиться в единую партию — хранительницу традиций Пятой революции. Что касается названия, то Гражданское движение вполне подходит. В конце концов, «Рух» или «Саюдис» — это в переводе просто «движение», а правящая праволиберальная партия в Чехии называется «Гражданский форум».
Необходимо хорошо понимать: путинский режим имеет объективную тенденцию к фашизации.
Признаками этого являются не только художества «антиэкстремистских» ведомств или «поклонная» риторика с ее площадной бранью и тупой клеветой в адрес самой умеренной оппозиции, но показательное стремление заменить партию власти, у которой есть хоть какая-то формальная политическая структура и даже зачатки политической субъектности, бесформенным популистским движением вождистского типа. Но и сохранение путинизма у власти — после подавления «болотной» оппозиции — приведет к тому, что социальный некроз породит в качестве защитной реакции на угрозу разложения и необратимой деградации общества протестное движение, но уже в форме радикального национализма и вооруженного подполья. Зарницу такого движения мы видели в Приморье в мае — июне 2011 года и на Манежной 11 декабря 2010 года. Таким образом, сохранение статус-кво ведет к фашизации по обоим направлениям. О трагизме этого парадокса, когда отказ от активного протестного движения как раз и приводит к дестабилизации общества, мне много приходилось говорить год назад. События «Белого декабря» еще более обострили ситуацию. Путинский режим морально-политически делегитимирован. Единственные оставшиеся у сторонников Кремля доводы: Путин лучше оппозиции, а любые перемены только к худшему, а посему «молчи и ешь» (как формулировал Муссолини сущность фашизма). Но на страхе перед нестабильностью власть не сохранить.
Не может быть и речи ни о каких серьезных переговорах с нынешним Кремлем, выходящие за рамки согласования массовых акций. Пока Путин у власти, всегда будет угроза разрыва любых соглашений. Сентябрьские события — «переворот» в «Правом деле» (свержение Прохорова) и лужниковское отречение Медведева — доказывают, что неформальные обещания в глазах власти не стоят ничего. Переговоры начнутся только с представителями правящих кругов по предъявлению ими «головы Путина». При этом никто не мешает истеблишменту вести тайные консультации по подготовке «депутинизации». А проведя ее, истеблишмент сам может выбрать, кому «отдать шпагу» — леволиберальным кругам или, подождав «углубления революции», иным, куда более радикальным силам.
Еще одна закономерность. Все три успешные русские революции: Февральская, Октябрьская и Августовская — когда активная фаза кризиса разрешалась в два-три дня, протекали в форме столкновения двух заговоров — революционного и охранительного. Гучков сговаривал генералов поддержать Прогрессивный блок, а царь подготовил тайный роспуск Думы. Крючков готовил ГКЧП, а Горбачев в те же дни сговаривался с Ельциным и Назарбаевым об устранении кабинета Павлова. Только Корниловское выступление и путч Ленина и Троцкого оказались разделены двумя месяцами, но из-за сопротивления ленинским требованиям выступать со стороны нерешительных большевиков.
Поэтому возможным запалом Пятой русской революции будет попытка путинского режима ввести чрезвычайщину, столкнувшаяся со стремлением оппозиции создать альтернативную легитимность.
Нынешняя система власти такова, что без Путина и его «опричников» она не имеет ни пропагандисткой, ни силовой устойчивости. Поэтому любые реформы должны будут начаться с восстановления легитимности власти. Революция — это не только смута, хаос, произвол и разруха. Революция — это создание новой легитимности. В рамках существующей законодательной системы, управляемой юстиции и вассальной оппозиции смена режима невозможна.
Только правовая констатация революции даст возможность легально сменить власть и провести необходимые законодательные изменения.
Политическая система, основанная на номенклатурной системе (монопольная партия власти и зависимые от нее «оппозиционные» сателлиты), может быть трансформирована в состояние свободной политической конкуренции только переводом бывшей партии власти в оппозицию и тщательной ликвидацией системы политической коррупции.
Необходимо хорошо понимать стадиальный характер необходимых социально-политических перемен. Они будут завершением, по сути, антифеодального буржуазно-демократического движения, устраняющим созданную путинизмом паразитарную «опричную» прослойку, костяком которой являются «неодворяне» (как назвал Патрушев 10 лет назад верхушку ФСБ).
Однако после свержения «неодворян» и резкого уменьшения коррупционных возможностей чиновников подчинять себе бизнес или создавать собственный единственной реальной силой в обществе останется крупный капитал. Противостоять угрозе новой тотальной коррупции (идущей уже не от власти, а к ней) и защищать интересы социально слабых слоев до эпохи укрепления гражданского общества и правовых основ государства сможет только мощная революционная партия — хранительница правозащитно-демократических традиций «белодекабрьского» движения.
Настоящие переговоры должны быть среди гражданского общества — партий, бизнес-объединений, профсоюзов, гражданских объединений — о выработке общих принципов политического, конституционного, социального и экономического устройства будущей России.
Евгений Ихлов
http://debryansk-rus.org/2012/02/14/евгений-ихлов-режим-своими-руками-соз/?relatedposts_exclude=48678