Битва поколений: почему в России так трудно попасть в элиту
Михаил Дмитриев
Иллюстрация: Николай Рерих
В последнее время в СМИ можно услышать экспертные мнения о том, что доля среднего класса в России растет слишком медленно, а социальные лифты не работают. Повышение людьми своего статуса в обществе или восходящая социальная мобильность – очень важный процесс, затруднение которого повышает риск конфликтов и социальных взрывов. Высока ли социальная мобильность в России и какие угрозы несет в себе статус-кво? Ответ на этот вопрос состоит из нескольких частей.
С одной стороны, в низших и средних слоях общества мобильность очень высока. Движение от относительной бедности к относительному благосостоянию, характерному для среднего класса, происходит быстро и легко, причем как вверх, так и вниз. По данным российского обследования бюджетов домохозяйств, примерно 50% всех респондентов с 2000 по 2005 год хотя бы один год попадали в категорию высокодоходных групп населения (верхние 20%). Другая половина населения (а может быть, и та же самая – мы не знаем) за первую половину 2000-х хотя бы на один год оказывалась в нижнем квинтиле бедного населения. При этом временный дауншифтинг по уровню текущих доходов и потребления далеко не всегда означает необратимую социальную деградацию.
Одновременно происходило беспрецедентное сближение бедных и небедных по потреблению продуктов питания и товаров длительного пользования. Даже те, кто находился в категории бедных, внезапно стали покупать дорогие по нынешним понятиям предметы хозяйственного обихода, пусть даже и в кредит: компьютеры, автомобили, плазменные телевизоры, дорогие холодильники с технологией No Frost, невероятное количество мобильников (иногда даже больше, чем в богатых семьях). Парадоксальным образом наиболее интенсивно этот процесс шел в годы после мирового кризиса, когда российская экономика замедлилась.
Проблема восходящей социальной мобильности актуальна не столько для бедных, сколько для желающих пополнить верхний эшелон элит. К нему относятся люди богатые, а также занимающие командные высоты в бизнесе, политике, культуре, науке и социальной сфере. Здесь в российском обществе существует значительное число стеклянных потолков, о которые разбиваются карьеры.
Приведу несколько примеров. Если ты представитель малого бизнеса, то тебя, скорее всего, можно отнести к среднему классу. Но превратить малый бизнес в средний в России практически невозможно. Ты наталкиваешься на барьер: начинаешь расти – и твой бизнес перехватывают. Ты не становишься богатым, а теряешь свой бизнес и остаешься средним классом. Хочешь сделать карьеру в корпоративной среде – и тут наталкиваешься на потолок. Корпоративная верхушка сейчас не омолаживается, а стареет. Похожие процессы наблюдаются и в политике. Хотя у молодежи есть определенный доступ к занятию политических позиций в центре и в регионах, в целом эти процессы очень жестко зарегулированы, поскольку политическая система неконкурентна.
Потенциальный конфликт среднего слоя с высшим обостряется двумя факторами: большим разрывом между богатыми и средним классом, а также конфликтом поколений. По текущему потреблению российский средний класс не сильно отличается от среднего класса западных стран, однако выглядит довольно убого по долгосрочным активам, прежде всего недвижимости и финансовым сбережениям. Иными словами, наш средний класс недокапитализирован.
Средние сбережения западноевропейской семьи эквивалентны доходу за два-три года, американской – за четыре-пять лет. В России же это два-три месяца. Если брать жилье, то вроде бы 90% квартир находится в частной собственности. Довольно значительная часть земельного фонда вокруг больших городов принадлежит тому же среднему классу – это вторые дома. Но если мы возьмем жилую площадь, которая приходится на одного представителя среднего класса, получится около 22 квадратных метров. Это в 2,5 раза меньше, чем в Германии, и в 3–4 раза меньше, чем в США.
В отличие от среднего класса наши богатые практически сравнялись по благосостоянию, включая капитальные активы, с богатыми развитых стран. У них, как правило, есть недвижимость за рубежом и легкий доступ к более развитым финансовым рынкам других стран, дающий им дополнительное преимущество. Такой пропасти по капитальным активам между средним классом и богатыми в той же Америке нет.
Одновременно назревает серьезный возрастной конфликт. Сейчас в возраст активных карьер (от 30 до 40 лет) входит второе поколение беби-бумеров – дети послевоенных беби-бумеров, появившиеся на свет незадолго до начала перестройки или во время перестройки, когда к тому же действовали и стимулирующие меры по повышению рождаемости. Это поколение составляет около 25% всего трудоспособного населения страны – очень большая доля по европейским меркам. И это самая образованная группа населения в современной России. Как минимум 60% из них к 2020 году будут иметь полное высшее образование.
Сейчас беби-бумеры входят в ту стадию своего развития, когда карьерный рост и выход за пределы потребления стандартного среднего класса выступает для многих из них очень важным мотивирующим фактором. Однако, как было сказано выше, доступ в верхние эшелоны элит сейчас затруднен. И представители этого многочисленного поколения, которое постепенно начинает завоевывать вес и влияние в нашем обществе, невольно вступают в конфликт со старшими поколениями, которые не дают им продвигаться дальше вверх – от среднего класса к global affluent, чей годовой доход составляет более $200 тысяч в год, – или по крайней мере просто быть влиятельными членами общества.
В итоге получается, что бедный может относительно легко войти в ряды среднего класса, но при попытке пополнить высший слой элит индивид натолкнется на непреодолимый барьер. В сочетании с болезненным процессом смены поколений и экономической слабостью среднего класса это рано или поздно приведет к обострению социальных конфликтов. Чем они закончатся, мы пока не знаем.
