Нищета заставляет быть преданными власти

Государство намеренно поддерживает социальное иждивенчество скудными подачками, потому что знает: нищета люмпенов парадоксальным образом заставляет их быть еще более преданными власти

Больше половины избирателей России сидят на государственной игле нищих пособий, зарплат и дотаций и не готовы сменить эту систему ни на что другое. Любой избранный ими президент станет очередным Путиным. И ситуацию в стране невозможно исправить с помощью большинства.

Карл Маркс подарил нам замечательное словечко «люмпен-пролетариат». Классический, по Марксу, люмпен-пролетариат - это люди, не желающие и не умеющие работать. Не имеющие ни собственности, ни этических норм, не умеющие планировать даже свою судьбу, они являются крайне безответственными избирателями и голосуют за столь же безответственных политиков.

После того как в XX веке различные государства стали платить люмпенам пособия, статус люмпенов изменился. Люмпен остался столь же безответствен, инфантилен и нищ, однако у него появился источник дохода - это его собственное нежелание работать, спонсируемое государством. Они преобразовались в новый социальный слой, который я назвала бы слоем госзависимых, по аналогии с наркозависимыми: слой гослюмпенов.

Зададимся вопросом - сколько в современной России таких людей?

10 млн не желающих работать

Согласно экспертам, работавшим над программой «Стратегия-2020», только среди мужчин их было 6,3 млн в 2009 году, причем за 9 лет это число возросло на 400 тыс. (при падении общего числа населения). «Началось воспроизводство бедных с одновременным формированием у них особой субкультуры бедности», — отмечает «Стратегия-2020». Практически все эти люди существуют на копеечные, но государственные пособия.

Положим число люмпенов женского пола вдвое меньшее, чем среди мужчин (среди российской бедноты женщины деятельней), и получим около 10 млн человек трудоспособного возраста, которые просто не хотят работать. Это столько же, сколько в России сейчас трудовых мигрантов.

Это почти 14% от общего числа трудоспособного населения России в 75,5 млн человек.

Мы наблюдаем парадокс. В современной России физическая работа неплохо оплачивается. Таксист или домработница в Москве, вкалывая, заработают до 2 тыс. долл. в месяц. Вместе с тем в городках и поселках огромное количество людей живет на пособия 3—4 тыс. руб., не пытаясь изменить судьбу. Гастарбайтеры в России получают больше люмпенов.

Что такое люмпен с электоральной точки зрения? Это избиратель, голос которого покупается. За счет чего? За счет других избирателей. В демократическом обществе люмпены голосуют за того политика, который пообещает им как можно больше. В авторитарном обществе люмпены голосуют за правящего альфа-самца.

700 тыс. охранников

Количество мужчин, не желающих работать, не исчерпывается насчитанными «Стратегией-2020» явными люмпенами.

Приведу пример: на Сколковском шоссе, там, где в конце его строят наукоград, перекрыли движение. Сначала его перекрыли бетонными блоками и поставили рядом с блоками будку с охранниками. Каждый день там стояли два охранника — здоровые мужики трудоспособного возраста — и ничего не делали. Потом, в дополнение к бетонным блокам, перекрыли еще два отрезка шоссе и тоже поставили на них по будке. Охранников стало уже четыре. Потом бетонные блоки заменили шлагбаумом и тоже поставили возле шлагбаума одного охранника. Учитывая, что охранники у нас дежурят сутки через трое, получается пятью четыре — итого двадцать здоровых мужчин трудоспособного возраста, которые ничего не делают.

Согласно официальным данным, в России 24 700 охранных фирм объединяют 678 600 лицензированных специалистов — или почти 1% трудоспособного населения России.

Все эти 700 тыс. охранников заняты на очень специфическом сегменте рынка труда. С одной стороны, они физически часами ничего не делают (в Сколкове несколько раз в день они поднимают шлагбаум, чтобы пропустить важное авто). С другой стороны, они маленькие, но начальники. Важной составной частью их работы является чувство превосходства над простыми гражданами, тем большее, чем меньше на самом деле они отличаются от этих граждан по уровню зарплаты.

Конечно, не все эти 700 тыс. — люмпены.

Однако в большинстве случаев сомнительно, чтобы человек, работа которого состоит в том, чтобы не пущать и охранять, в какой-то момент начал работать.

Важным также является то, что работа этих людей не увеличивает ВВП страны. Очень часто она ВВП уменьшает: в частности, работа охранников в Сколкове заключается в том, чтобы не позволять налогоплательщику пользоваться построенной за счет налогоплательщика дорогой.

Люмпен в погонах

1% трудоспособного населения, который работает частными охранниками, свидетельствует о неспособности государства поддерживать общественный порядок. При этом количество правоохранителей в России перевалило за все мыслимые пределы.

В СССР с его 300 млн населения в 1990 году в МВД работало 628 тыс. человек, в России с ее 140-миллионным населением количество работников МВД в 2012 году составило 1,1 млн человек. В СССР 1 милиционер приходился на 467 человек. В России 1 полицейский приходится на 129 человек.

За 20 лет количество полицейских в пересчете на душу населения даже формально возросло в 3,6 раза. На деле цифра еще выше, потому что из МВД выделились Федеральная миграционная служба, Федеральная служба по контролю за наркотиками и пр. Кроме этого, в ФСО, СВР и ФСБ работает около 140 тыс. человек (без учета погранслужбы). Это в два с лишним раза больше, чем в Министерстве госбезопасности в 1953 г.

Общая численность людей, формально занятых обеспечением правопорядка (МВД, ФМС, ФСИН, ФСКН, ФСО, ФСБ и пр.), в России подбирается к 2 млн и составляет почти 3% от трудоспособного населения. Рост числа правоохранителей, однако, никак не соотносится с улучшением безопасности граждан. Ровно наоборот: уровень преступности по сравнению с СССР резко вырос. Реальный уровень убийств в России, видимо, составляет около 40 чел. на 100 тыс. населения, что в 40 раз выше, чем в современной Западной Европе и сравнимо с количеством убийств в Англии XVIII в. где полиции не было вовсе.

Такой резкий рост численности правоохранителей при таком резком падении уровня безопасности свидетельствует о том, что как класс правоохранители переродились в раковую ткань, занимающуюся не охраной общества, а паразитированием на нем: то есть в люмпенов.

При этом, в отличие от классического деклассированного люмпена, они не просто не увеличивают ВВП, они его активно уменьшают. Чтобы заработать тысячу долларов, они наносят экономике ущерб на миллионы.

К примеру, можно посчитать, что в результате бессмысленной и унизительной процедуры обмена внутреннего паспорта в 20 и 45 лет государство теряет около 2,4 млрд долл. в год. Общий объем взяток, который при этом получают сотрудники паспортной службы, разумеется, на порядок меньше. Система обладает своеобразным демультипликатором: чтобы получить 1 долл. прибыли, она должна нанести экономике на 20 долл. ущерба.

То же — наезды на бизнес: если шайка люмпенов в погонах отрэкетировала бизнесмена на миллион долларов, это не значит, что миллион долларов поменял хозяина. Это значит, что экономика страны (не считая поломанных человеческих судеб) понесла совокупный ущерб на порядок больший.

Еще раз: люмпен в погонах не охраняет общество. Он извлекает выгоду за счет причинения обществу ущерба, причем выгода эта обладает своеобразным демультипликатором: чтобы получить рубль взятки, нужно причинить на порядок больше ущерба. Понятно, что каждый такой гослюмпен будет всегда голосовать за того, кто обеспечивает ему паразитическую форму существования. А это как минимум два миллиона голосов плюс члены семей. Вошь всегда будет голосовать за того, кто дает ей возможность сосать кровь.

Люмпен с корочкой

Все то, что можно сказать о люмпенах в погонах, можно сказать и о российских чиновниках. Каждый в отдельности может быть приличным человеком. Как сословие они из инструмента обеспечения функционирования государства превратились в паразитический слой, который уменьшает благосостояние общества для увеличения собственного благосостояния — в еще одну разновидность гослюмпена.

Возьмем, к примеру, такую организацию, как Ростехнадзор.

Вот несколько типичных ситуаций. Металлургический комбинат строит трубу высотой 70 м, труба заполнена инертным газом. Приходит Ростехнадзор и говорит: «Ваша труба — выше 50 м, на ней должен быть пожарный лифт». Понятно, что пожарный лифт удваивает стоимость строительства. Но не понятно, на хрена пожарный лифт трубе с инертным газом.

Или: завод реконструирует электролизный цех. Закупает в Германии новейшее оборудование. Над ваннами в цехе ходит козловой кран. Приходит Ростехнадзор, говорит: «Мы не можем принять цех к эксплуатации, потому что в кране нет люка». Попытки объяснить, что в кране нет люка потому, что в нем нет машиниста, ни к чему не приводят. Вырезать люк тоже нельзя, если вырежешь, немцы прекратят гарантийное обслуживание.

Чем занимается де-факто Ростехнадзор? Его существование — достаточное условие тотальной неконкурентоспособности российской экономики. Его чиновники умудряются держать всю промышленность на уровне 1960-х годов в обмен на ничтожное количество взяток и некоторое количество садистского удовольствия. А ведь речь идет о сравнительно маломощной и малоизвестной структуре: это не Минфин и не Минтранс.

Как и российские правоохранители, российские чиновники как сословие превратились в слой, паразитирующий на экономике. В России — 1,6 млн чиновников. Их много меньше, чем 10 млн люмпенов. Однако в отличие от люмпенов они не просто являются инертной массой в экономике. Они существуют не на пособия. Они существуют на то, что приносят экономике ущерб.

Объем рынка коррупционных услуг в России составляет до 25% ВВП. Однако это не значит, что люмпены с корочкой вынимают у страны четверть денег, которые она заработала. Благодаря им каждый человек, который работает, зарабатывает в 5—10 раз меньше, чем он зарабатывал бы при отсутствии люмпенов с корочкой. Чем беднее Россия — тем богаче чиновник.

Люмпен с дипломом

Вузы России превратились из социальных лифтов в инструмент люмпенизации населения.

В СССР высшее образование получало 25% населения. Система высшего образования была селективна, в своей естественнонаучной части она была лучшей в мире и играла роль социального лифта. В современной России высшее образование получает 75% населения.

Количество людей, ежегодно получающих диплом, в полтора раза превышает количество выпускников школ (многие получают два-три диплома). Другой вопрос — реальная ценность этих дипломов. Зачастую она равна нулю.

Кого на самом деле массово производят российские институты? Ответ: они выпускают людей, которые разучились работать и амбиции которых не соответствуют их уровню образования — то есть люмпенов.

Куда идут эти люди? Наиболее удачливые становятся чиновниками, то есть люмпенами с корочкой, наименее удачливые пополняют сословие бюджетных работников, то есть врачей и учителей.

С «врачами и учителями» в России происходит удивительная вещь. «Врачей и учителей» у нас описывает два непересекающихся вида дискурса. Один вид дискурса — «врачам и учителям» платят мало, это подвижники, которые самоотверженно лечат больных и учат детей за 7 тыс. руб. в месяц.

С другой стороны, в блогах и СМИ постоянно рассказывают другие истории. Про конкретных врачей и учителей. Про пятигорский роддом, в котором умер новорожденный, потому что роженице несколько дней искусственно тормозили роды, потому что врачи, систематически получающие взятки, не могли договориться между собой, кто будет принимать роды бесплатно. Про краснодарскую больницу, в которой хирург неделю прогонял домой мать, у сына которой начался абсцесс после прививки. А после операции мать с грудничком стояла в коридоре, пока ребенок не истек кровью и не умер у нее на руках.

Нетрудно заметить, что это какие-то разные «врачи и учителя». Есть абстрактные «врачи и учителя», которые по непонятной, но, несомненно, возвышенной причине работают за нищенские зарплаты. А есть реальные врачи и учителя, значительная часть которых играет роль метастазов, поразивших российских общественный организм и разносящих по лимфатическим узлам рак далее.

«Достойному учителю достойную зарплату» — часто можно услышать лозунг. Но многие ли из учителей — достойные?

Еще раз: я говорю не о конкретных людях. Я говорю о сословии. В России есть честные менты, прекрасные учителя и врачи-подвижники. Но статистика неумолима. Наша страна занимает пятое место в мире по количеству врачей на душу населения и 130-е место в мире по эффективности медицинской системы.

Это значит, что, как это ни цинично с точки зрения устройства общества, главная функция врача в России — это не оказание медицинских услуг. Это создание атмосферы госзависимости (как и учителя, впрочем).

Врачи и учителя госзависимы сами и своим существованием препятствуют созданию рынка медицинских и образовательных услуг, формируя взамен госзависимость населения в том, что касается медицины и образования. Зайдите в любую избирательную комиссию, насчитавшую Путину почти 70% на президентских выборах, и вы увидите там врачей и учителей. Госзависимых, опору режима.

Общее количество школьных учителей в России — 1,36 млн человек, профессоров — 341 тыс. человек. Общее количество врачей в России составляет 690 тыс. человек.

Пенсионеры

Количество пенсионеров в России составляет 40 млн человек. (12 млн из них продолжают работать). Это около 40% голосов избира телей.

В стране с рыночной экономикой и накопительной системой пенсий пенсионер является одной из самых свободных и состоятельных категорий населения. Да, его доход меньше, чем когда он работал, но и его расходы меньше в разы. У него собственный дом, за который выплачен долг; его дети давно выросли, он не тратится на их образование; фонды, в которые он вложил деньги, дают стабильный доход. Кто путешествует в океанических круизах? Пенсионеры. Кто покупает себе недвижимость на Карибах или Кипре? Пенсионеры.

Не то в России: всю свою жизнь пенсионер работал, отдавая государству все, а под конец жизни он зависит от государства, которое дает ему гроши, и больше денег ему взять неоткуда. Считаные единицы российских пенсионеров являются свободными и состоятельными людьми. Как для социального слоя для них характерен стокгольмский синдром. Пенсионер и помнит, что это государство его обокрало, но он — госзависим. Он знает, что единственный, кто может ему дать денег, — это государство, и в силу своих социальных интересов (как слой) он всегда будет голосовать за того, кто обещает дать, раздать и поделить — потому что никаких других способов в 70 лет заработать денег у пенсионера нет.

Цапки вместо фермеров, «долбины» вместо бизнесменов

Правящее сословие России — чиновники и силовики, которые богатеют за счет того, что страна беднеет, — реально насчитывает около 5-6 млн человек. Вместе с членами их семей это уже около 10% избирателей. По сути говоря, это есть российский средний класс. Именно эти люди покупают машины и квартиры, сидят в ресторанах и посещают бутики. Если в XIX в. под средним классом понималась самостоятельная буржуазия, то в России средний класс — это менты и чиновники.

Одновременно опорой власти является куда более широкие слои людей, лишенные под благовидным предлогом самостоятельных источников дохода и поставленные на государственное довольствие. Это 40 млн пенсионеров, 10 млн настоящих люмпенов, существующих на то или другое пособие; это 2,5 млн врачей и учителей.

Фермеры, рабочие и бизнесмены в России составляют меньше половины избирателей.

Но даже они во многом госзависимы.

Самостоятельные земледельцы в России по возможности заменены цапками, которые забирают землю насилием, а хозяйствуют, получая ссуды от государства. Значительная часть рабочих трудится в госкомпаниях и предприятиях типа «Уралвагонзавода», которые неспособны существовать без поддержки государства. Что же касается бизнеса — то в России классических буржуа меньше, чем «долбинов» (должностных лиц с бизнес-интересами, по удачному выражению главы НРК Александра Лебедева). Российский бизнес как класс, очевидно, выиграет от уничтожения путинского государства. Но многие конкретные бизнесмены — от хозяина Русала Олега Дерипаски до «самого крупного землевладельца Европы» губернатора Ткачева — проиграют.

Механизм гослюмпенизации страны для своего правильного функционирования требует еще одного сословия: рабов-гастарбайтеров. Гастарбайтеры делают работу слишком дешевой, чтобы для человека с пособием 100—150 долл. имело смысл (с учетом расходов на жилье и транспорт) переезжать из поселка в крупный город, и позволяют чиновникам присваивать деньги с тех физических работ, которые иначе служили бы очень неплохим подспорьем студентам или пенсионерам.

В сущности, идеал путинского государства таков. Наверху — госпаразиты (с корочками и погонами), внизу — госзависимые (врач, учитель, безработный) и совсем внизу — гастарбайтеры-рабы. Власть стремится к тому, чтобы максимальное число избирателей было госзависимыми и чтобы минимальное их число было свободным. «Национальная смерть русского народа — это тот курс, по которому ведет страну нынешняя российская власть», — пишет Михаил Дмитриев в последнем докладе ЦСР.

Вырождение нации

«Владимир Путин управляет страной не сам по себе и даже не от имени пресловутых силовиков, а политически представляет неимоверно расплодившееся паразитическое сословие, которое благодаря ему конституировалось как господствующий класс», — пишет Владимир Пастухов в своей статье «Государство диктатуры люмпен-пролетариата».

На самом деле такая структура населения характерна для многих современных обществ. В Европе и США хронически растет количество госслужащих, госкомпаний и бюджетников. И те, кто зависит от государства — в первую очередь учителя и политики, — становятся проводниками философии nanny state.

Поощрение социального иждивенчества характерно и для закрытых мафиозных и авторитарных структур. Социальное иждивенчество поощряет ХАМАС - в секторе Газа намеренно поддерживается такой уровень насилия и нестабильности, при котором других источников денег, кроме ХАМАСа, нет. Примерно так же был устроен город Медельин при Пабло Эскобаре. Жители города были обязаны своей нищетой наркобаронам, но при этом боготворили Пабло Эскобара, потому что он был единственным благотворителем и источником денег.

Одна из очевидных разниц между демократической и мафиозной системами иждивенчества заключается в том, что демократия обеспечивает высокий доход иждивенцев. Наоборот, мафиозная система обеспечивает иждивенцам крайне низкий доход, но парадоксальным образом, при этом преданность люмпена альфа-самцу не уменьшается, а возрастает. Нищий сицилиец предан своему дону куда больше, чем американский безработный президенту Обаме.

Россию можно сравнить с наркологической клиникой, врачи которой вместо лечения занимаются тем, что продают героин пациентам. Врачи в такой клинике — преступники, но это не значит, что если пересажать всех врачей, то пациенты сразу перестанут быть наркоманами.

Каждый отдельный пациент такой клиники может хотеть завязать с наркотиками. Но если предоставить пациентам право голоса, то большинство их проголосует за обязательное всеобщее и бесплатное обеспечение граждан наркотиками.

Госзависимыми в России являются больше половины избирателей.

В таких условиях мало сменить главу клиники. Без радикального сокращения ментов и чиновников и пересмотра их полномочий, без радикального пересмотра налоговых моделей, без перестройки образования, медицинского и пенсионного обеспечения любой новый глава клиники станет вторым Путиным.

В России необходимо уничтожить систему гослюмпенизации, порождающую как тех, кто паразитирует на государстве сверху, так и тех, кто зависит от него снизу. В стране, где большинство составляют гослюмпены, это невозможно сделать с помощью большинства. Но речь идет о выживании нации.

Юлия Латынина

Из выпуска от 19-11-2012 рассылки «Новая газета»

http://digest.subscribe.ru/economics/so … 93476.html

Власть подзуживает убогих

От буксующей модернизации к прогрессирующему мракобесию

Александр Рубцов
Vedomosti.ru
13.12.2012

Говорят, язык дан человеку, чтобы скрывать свои мысли, но часто он же предательски выдает. Поэтому за речью надо следить — если мы хотим что-то важное про себя вовремя понять.

Еще недавно «модернизация» не сходила с уст модного начальства и группы передовиков-интеллектуалов. Редкий выпуск приличной газеты был без статьи с этим звонким словом в заглавии или хотя бы в тексте. Теперь тандем выдавливает из себя это слово через силу, лишь когда без него вовсе скандал. Про «нефтяную иглу» забыли — страну сажают на иглу идеологическую. Зато идею «сменить вектор» реализуют — правда, в обратную сторону.

Разворот от буксующей модернизации к прогрессирующему мракобесию виден и на уровне событий, в резонансных новостях с идейной нагрузкой. Сколковский «авангард модернизации» уведомляет, что кадровое ядро экономики будет пополняться не из вузов. Осталось пополнять в обход вузов также и кадры науки. Открывают кафедры теологии, будто других проблем в образовании нет. Чудаки с нагайками рвутся регулировать уличную торговлю и светскую жизнь, выставки и театры. Неосторожным пророчеством завтра обернется шутка моего друга из ARD (первый канал немецкого ТВ): казачий батальон ГИБДД проверяет наличие иконок на торпедах, без чего ОСАГО недействительно. Новые идеи по части запретов и санкций уже и вовсе за гранью добра и зла. Из всех щелей лезет мрак, собирающийся под потолком и сгущающийся до черноты. И понятно, что оно не само полезло: есть чем воодушевляться и к чему притягиваться. Завтра лидер нации поедет фотографироваться уже не к рокерам, а в казачий разъезд, закрывать вернисаж или спектакль по Набокову?

Триумф бездельников

Казаки здесь имя нарицательное. Власть подзуживает убогих, которые сами ничего не могут — только приставать к другим. Триумф активных бездельников и агрессивных импотентов. От какого реального большого и нужного людям дела отрывают себя эти лбы, патрулирующие столицу, на какие деньги они здесь торчат и с чего вдруг им передают функции государства, в бюджет которого мы платим налоги? А в это время форум «Казачий круг» уже описывает ситуацию наотмашь: «Самое печальное, что поднявшаяся в последнее время волна скандалов и откровенного идиотизма, связанного с казачьим именем, но сотворенная чаще всего ряженой сволочью, сильнейшим образом ударила по всем казакам… Население РФ реагирует теперь на слово “казак” с раздражением, доходящим до ненависти». Далее выносим казаков за скобки — и получаем в общем виде отношение нормальных людей ко всей этой духовности в рясах и лампасах, к этой «культурной политике» и «идеологической работе», к вакханалии мелочного контроля и злобного вмешательства. Ряженая сволочь — сказано «до седла», но архетипично.

Понятно, что в такой атмосфере трудно выговаривать слово «модернизация», не подавившись. Наш белый человек на черном BMW с айфоном год назад вдруг объявил себя консерватором. Не иначе поэтому на Руси теперь по утрам так темно.

Но более удручает другая темень. Про модернизацию забыли не только начальники, но и сами эксперты, включая фронду. Интеллектуальное сообщество, смотрящее на власть сверху вниз и даже брезгливо, в плане смыслов оказывается ведомым и вторичным. Сверху сказали «модернизация» — и пластинка завелась; выплюнули это слово, как выпавший зуб, — и все о нем тут же забыли, будто модернизация нужна не стране и по жизни, а лишь для позирования руководства. Все тут же без особого концептуального давления сдали позиции и переместились на зады обороны — отмахиваться от подступающей черной сотни.

Считается, что в стране, в которой власть с мрачным удовлетворением наблюдает исход людей с мозгами и энергией, говорить о модернизации нелепо. Но тем самым мы своими же руками сдаем власти инициативу и повестку дня в говорении о важном — тот главный рубеж свободы, который, казалось бы, не отнять и на котором победа всегда будет за нами, потому что это наше дело. Когда все забывают, что говорилось с главных трибун еще вчера, не так заметны скорость падения и путь деградации, пройденный всего за год. Вопрос уже не о срыве в мракобесие, а о том, каким оно будет: тотальным или с отдушинами, людоедским или не совсем. Когда нет авангарда, не оценить и глубины тыла, в который нас всех заталкивают.

Суждения о том, что разговоры о модернизации в новом контексте бесполезны, не кажутся мне осмысленными. Также я не понимаю, почему суды не завалены тысячами гражданских исков по поводу вопиющих нарушений властями и экзекуторами от власти всех возможных норм и кодексов, включая Уголовный. То, что эти иски обречены, не аргумент: массив отклоненных обращений надо иметь. Это как нужные слова, которые остаются в тексте, даже когда их вычеркиваешь. Возможно, властям было бы не так комфортно фабриковать дела против протестного актива, если бы на каждое такое дело был ответ сотнями встречных исков, подкрепленных неубиенными свидетельствами и уликами, — «список Болотной».

Ступени модернизации

Сейчас полезно вспомнить, что тема модернизации развивалась ступенчато. Сначала речь зашла о преодолении технологического отставания. Потом поняли, что задача нерешаема без модернизации экономики. Экономика потянула за собой институты, всю институциональную среду. Далее пришлось признать, что для этого нужна модернизация политики, в свою очередь требующая пересмотра идеологии, изменений в сознании, ревизии целей и принципов, критики мифологии и архетипов. (Это в теории. На практике не был сделан шаг даже на вторую ступеньку: все еще пытаются что-то инновационное сгенерировать, не задумываясь о том, что со всем этим богачеством потом делать в экономике и институциональной среде, которыми любые инновации органически отторгаются.)

Зато движение вспять, наоборот, началось сразу сверху, с высот духа и глубин сознания, с культуры и идеологии. На Минкульт бросили потомственного рекламщика, по очень душевной простоте не скрывающего, что история для власти — не сфера ответственного познания, а инструмент промывания мозгов с последующим их загаживанием пропагандой, плюющей на факты и совесть. Религию и церковь тоже взяли в оборот. Когда власть не может сказать людям ничего внятного и разумного, ей остается делать вид, что там много чего есть за душой, хотя большего бездушия, чем мешать веру с политикой, не бывает. В итоге в массе воцерковленных и в самой клерикальной среде зреют ровно те же настроения, что и в казачьем кругу про своих ряженых.

Соответственно, и борьба с реакцией начинается с этих уровней — с тех пластов сознания, где хранятся идеи и принципы, понятия о «моральном» и «духовном», нормы и представления о допустимом. И в том числе — модели будущего. В этих пространствах идейной реакцией все заранее проиграно: там нет мозгов и перьев, а если бы и были, нет содержаний. Более того, там засада с инерцией прошлых лозунгов: воевать с идеей модернизации — самих себя высечь, поддерживать ее — подпиливать свои же «новые устои», вступая в карикатурное противоречие со своим же главным трендом. Но этой возможностью в оппозиции почти никто не пользуется — видимо, от непонимания того, что слова и идеи обладают собственной силой, даже когда они выглядят утопическими и вовсе не из этого времени (судя по истории, высшую силу они как раз в таких ситуациях и набирают).

Сейчас для интеллектуального сообщества наступает момент истины. Выясняется, есть ли оно вообще (именно как сообщество) и есть ли у него голос в принципе — или это будет молчание ягнят. Это вопрос ответственности и мужества. Момент переломный: если до сих пор вина падала прежде всего на власть, то теперь, когда реакция стала открытой, историческая ответственность все более смещается на само общество. Похоже, власть уже махнула рукой на проблему «учебника истории»: в любом случае описание этого правления, особенно второй его половины, будет убийственным. Но люди культуры и знания, в том числе пишущие о политике и истории, могли бы задуматься о том, что о них напишут завтра их же преемники. Боюсь, там будет не только о Путине.

Автор — руководитель Центра исследований идеологических процессов Института философии РАН

http://www.vedomosti.ru/opinion/news/71 … tor-choice