Государство — не родина, государство — инструмент

Страница: 1

Сообщений 1 страница 5 из 5

Поделиться12012-11-30 14:07:09

Автор: snezhinka
Администратор
Зарегистрирован: 2008-06-30
Приглашений: 0
Сообщений: 58685
Уважение: [+417/-21]
Позитив: [+458/-283]
Провел на форуме:
1 год 0 месяцев
Последний визит:
2020-03-18 05:07:47

По кругу человека водит бес

Государство — не родина, государство — инструмент

Андрей Зубов

Vedomosti.ru
30.11.2012

Мы всегда жаждем добра и света, но часто принимаем тьму за свет, зло — за добро. Наше будущее зависит от нашего выбора или от нашего отказа от выбора. Фото: Петр Добрынин/Репродукция Фотохроники ТАСС

Эти слова блаженного Августина хорошо известны. И потому, когда я слышу, что Россия «обречена» после периодов реформ на контрреформы, после коротких моментов свободы — на долгие десятилетия, а то и века тирании, я пожимаю плечами. Да, в одиннадцати веках русской истории можно найти доказательства этого, как, впрочем, и опровержения, — всё зависит от того, откуда считать и что наблюдать. Но что с того? Разве не вольны и отдельные люди, и целые людские сообщества ломать устоявшийся порядок жизни, устремляясь по своему выбору или к добру, или к злу? Разве не в этой нашей свободе заключено и великое достоинство человека, и возможность суда над ним? Когда мы по-настоящему желаем этого, мы всегда вырываемся из круга. И мы никогда не стремимся к злу и тьме. Мы всегда жаждем добра и света, только вот слишком часто принимаем тьму за свет, зло — за добро. Цена ошибки порой бывает ужасной. Как это было в России в 1917-1920 гг., в Германии — в 1933 г., в Китае — в 1946-1949 гг.

И сейчас мы опять стоим на развилке. Мы ни на что не обречены. Ни на диктатуру, ни на демократию, ни на власть жуликов и воров, ни на правление честных и жертвенных политиков. Наше будущее зависит от нашего выбора или от нашего отказа от выбора. Да, мы очень отягощены прошлым, но мы и окрылены им. Крепостное рабство и рабство большевистское, террор Ивана Грозного и Иосифа Сталина, произвол «верховников» при Петре II и грызня олигархов при слабеющем Ельцине — всё это и многое иное удручает и, казалось бы, обезоруживает перед будущим, но мужество митрополита Филиппа (Колычева) в XVI в. и митрополита Петра (Полянского) в ХХ в.; творчество Пушкина и Пастернака; гражданская деятельность Петра Струве и Александра Солженицына; способность русских людей самоорганизоваться и побороть Смуту в 1612 г. и найти правильное решение в противостоянии врагу в 1941-1945 гг. вдохновляет и вселяет надежду. Надежда есть, только надо постараться не обмануться, не принять ложь за правду, зло — за добро.

Критерий прост и совершенно не пафосен. Государство создается людьми для того, чтобы надежно защищать их жизнь, свободу и собственность. Незачем приводить цитаты из Аристотеля, Бодэна, Гроция, Локка. Это ясно и на уровне здравого смысла. Если государство плохо защищает фундаментальные человеческие ценности, его меняют, как меняют вышедшую из строя стиральную машину. Родину сменить невозможно, защищая родину, отдают жизнь. Но государство — не родина, государство — инструмент. Государство служит в том числе и для охраны родины. А родина — это мы и наши предки и земля, которая в себя этих предков приняла. Порой случается так, что родина страдает от государства. Впрочем, такое государство, пытающееся поработить и держать в оковах родину-мать (Платон. Государство, 575d), по сути дела, государством уже не является. Об этом и пойдет сейчас речь.

От кого охраняет правильное государство собственность, свободу и жизнь граждан? Понятно, от жуликов, воров и разбойников, которые тем и живут, что хитростью или силой отнимают плоды чужого труда, попирая при этом свободу человека (кто же добровольно и сознательно отдаст свое чужому иначе чем побуждаемый милосердием?), а если человек сопротивляется, то лишая его и самой жизни.

В русской истории, как и в истории иных народов, бывали эпохи, когда жулики и воры, так или иначе овладев страной, объявляли себя государством и лицемерно делали вид, что заботятся об общем благе, но при этом заботились только о себе и своих подельниках, обманывая, запугивая и развращая честных граждан. Такой была власть Василия III и Ивана Грозного (после перехода к опричнине) над Московской Русью в XVI в., такой была власть в Российской империи в XVIII в. от Петра I до Екатерины II включительно. Властное преемство в рамках династии Рюриковичей или Романовых делало режим их как бы легитимным. Но это была ложная легитимность — право на власть вовсе не дает права на грабеж, а грабеж был явный — чего стоит опричный разбой в Новгороде в 1570 г. или полное (и притом беззаконное) огосударствление всей собственности и самой личности русских крестьян, 9/10 населения России, при Петре I. Да и с правами на власть у большинства русских тиранов было не все в порядке. Скорее наоборот.

Примечательной особенностью таких псевдогосударственных, а на самом деле разбойничьих правлений является обязательное отнятие у граждан политических прав, поскольку правомочные граждане, осознав, что их обворовывают, быстро положат предел разбойничеству. Иван IV, переходя к опричнине, отменяет соборные начала государственного управления и земское самоуправление, им же введенное в начале царствования. То же самое делает и Петр I — обычай соборного правления и земского самоуправления, принятый при его деде, отце и брате Федоре, он отменяет и правит единовластно, как и его преемники.

Напротив, желая преодолеть ту смуту и разруху, в которую воровская власть ввергает страну, народ или государь всегда вводит начала народного правления и утверждает верховенство закона. Не случайно Михаил Романов восстановил соборную практику середины XV в., а Александр I, написав на своей коронационной медали «Закон», повелел Михаилу Сперанскому начать воссоздавать Собрание законов государства Российского с Уложения 1649 г. Так, с опорой на здоровое прошлое, созидалось настоящее и в XVII в., и в XIX в. Александр I начал, а его племянник Александр II завершил переход от беззаконной власти дворян над народом к правильному общенародному государству. Процесс, прерванный цареубийством в 1881 г., был благополучно увенчан думской монархией, широким земским самоуправлением, независимым судом и верховенством закона в начале ХХ в. Надо ли говорить, что введение правильных и честных государственных начал всегда приводит к быстрому (порой даже слишком быстрому) экономическому, общественному и культурному развитию.

Суть катастрофы 1917-1922 гг. в России заключается именно в том, что власть вновь была захвачена разбойничьей шайкой. Это видно по отношению новой власти к жизни и имуществу российских граждан. Имущество было отобрано полностью (и отбиралось несколько раз), жизнь перестала охраняться, политические права и гражданские свободы отошли в область преданий. В отличие от прежних разбойных периодов нашей истории коммунистическая власть и не пыталась представить себя законной. Она не делала вид, что является естественным продолжателем прежнего правопорядка. Она объявила себя новой властью, не связанной никаким преемством с властью прежней, российской, даже естественным преемством пространства и населения: Россия была объявлена частью будущей всемирной советской республики, а ее народ — частью соединяющегося воедино мирового пролетариата. Флаг, гимн, герб, конституция РСФСР, а потом и СССР говорили всему миру, что это — новое «государство рабочих и крестьян». В действительности это была бандитская власть с устремлением к мировому господству. В прежние периоды воровской государственности некоторое преемство правящего слоя, государственных форм, законов и символов создавало иллюзию исторического единства с прежним, настоящим государством. В СССР эта иллюзия была разбита даже формально в 1920-е гг., а потом ее неуклюже пытался воссоздать Сталин, вызывая тени Александра Невского и Петра Великого, но не меняя ни на йоту сущность своего режима. Он как был, так и остался и при нем, и при его преемниках вопиющим разбойничьим насилием над народом России. Наркотик идеологии, эффективный только в замкнутом пространстве, отсеченном от мира железным занавесом, постепенно соединил народ с властью, заставил многих, пусть и с оговорками, считать ее своей, но характер свой от этого власть не изменила, разбойничьей быть не перестала. Произошло иное — порабощенный и сломленный воровской властью народ стал перенимать у власти приемы и методы жизнеустроения: каков поп — таков и приход. Свою жизнь, бедную, никак не защищенную от властного произвола, лишенную всех естественных для человека прав и свобод, люди России стали воспринимать как «нормальную» и научились существовать в условиях социалистического лагеря.

Михаил Горбачев попытался превратить воровское советское государство в правильное общенародное, совершенно не видя (так как и он был пленником идеологии) изначально бандитского характера большевистской власти. В отличие от Михаила Романова или Александра I ему не на что было опереться в прошлом, а без опоры на прошлое, без восстановления правильного прошлого будущего государства не построить. Горбачев призвал обратиться к «ленинскому наследию», но ничего здорового в этом наследии не было. Понятно, что его попытка не получилась и не могла получиться.

Борис Ельцин, инстинктом талантливого политика почувствовав суть ошибки своего соперника, упразднил советскую власть в 1991-1993 гг., заменил многие символы настоящими русскими, докоммунистическими, но коммунистический режим преступным так и не объявил и преемства с ним не прервал. Поэтому и его попытка построения демократического правильного государства совершенно не удалась. Начав «во здравие», он кончил «за упокой». Выборы начали фальсифицироваться, собственность — перераспределяться среди своих, закулисные сделки все больше подменяли открытую политическую борьбу, и все закончилось тем, что когда-то демократически избранный президент в результате кулуарного сговора передал власть «преемнику» — г-ну Путину. После 2000 г. процесс подмены общенародного государства властным сообществом пошел очень быстро и скандально завершился грубыми субъектными фальсификациями электорального процесса в 2011-2012 гг.

Так что же, мы вновь обречены жить при нечестной власти, как при последних Рюриковичах, как в XVIII в., как при большевиках? Жить и угрюмо высчитывать по звездам и историческим аналогиям, когда вновь наступит светлый цикл в государственной жизни, когда добрый царь соблаговолит дать нам волю? Да, мы можем опять пойти по кругу, но мы отнюдь не обречены на это. И, более того, мы не должны забывать, кто стремится водить нас по кругу, пользуясь нашей леностью, равнодушием, а то и согласием на ложь и сотрудничеством во лжи. От нас зависит, повторится ли все, как встарь. Объективно у русского народа есть ныне все предпосылки и достаточно сил сказать «нет» бесу истории и начать самому, опираясь на здоровое и доброе в нашем прошлом, строить правильное и достойное государство на родной земле. А скажем ли мы это заветное слово, сумеем ли действовать согласно с ним — это зависит только от нас самих, от нашей воли, веры и любви к нашим детям и нашему отечеству.

Автор — историк, профессор, ответственный редактор двухтомника «История России. ХХ век»

http://www.vedomosti.ru/opinion/news/66 … tor-choice

Поделиться22012-11-30 15:02:48

Автор: snezhinka
Администратор
Зарегистрирован: 2008-06-30
Приглашений: 0
Сообщений: 58685
Уважение: [+417/-21]
Позитив: [+458/-283]
Провел на форуме:
1 год 0 месяцев
Последний визит:
2020-03-18 05:07:47

Чем кончится путинский откат

Если не повернуть откат вспять, то завершится он в конечном счете, как все прочие, развалом страны

Александр Янов
Vedomosti.ru
02.11.2012

Едва ли остались у мыслящей России сомнения, что страна переживает очередной реакционный откат и вчерашний либеральный авторитаризм остается за бортом. Случалось у нас такое? Не раз — и до революции, и после. Вспомните хоть режим Александра III (1881-1894), оставивший нам знаменитое «бывали хуже времена, но не было подлей». Вспомните и катастрофическое крушение нэпа в 1929 г. Как угадать, чем кончится для России нынешний откат? Первая трудность в том, что, как очевидно даже из этих двух примеров, кончались эры жесткого авторитаризма по-разному.

В первом случае после краткого интермеццо — первой половины царствования Николая II — завершилась она революцией 1905 г., квазиконституцией (выражение Макса Вебера), в которой царь по-прежнему именовался самодержцем, и в конечном счете развалом страны. Собирать ее пришлось уже большевикам. Второй случай закончился затянувшейся на целое поколение тоталитарной диктатурой, потом «сумерками» посттоталитарного гниения и в конечном счете опять-таки развалом страны.

Пусть так, торопит меня нетерпеливый читатель, — но сейчас-то, сейчас чем дело кончится? Увы, вынужден я ответить ему тривиальностью: нет другого способа заглянуть в будущее, нежели вспомнить прошлое. А ведь прошлое-то, повторюсь, было разное. И поэтому без подробного исторического анализа мы едва ли получим даже приблизительное представление, чем может закончиться нынешний реакционный откат (кроме того, разумеется, что, если не повернуть его вспять, завершится он в конечном счете как все прочие, т. е. развалом страны). Я не уверен, что такой анализ возможен в газетной статье. Но попробую. Сначала, однако, о том, чем нынешний откат закончиться заведомо не может.

1937-й?
Понятно, что приходит на ум российскому человеку, когда он слышит ностальгические откровения какого-нибудь третьеразрядного функционера режима: «Бодрящая морозная свежесть 37-го года — вот что нужно оборонке и стране». И тем более словно звучащую как пародия на «Правду» конца 1920-х резолюцию: «Коллектив “Тольяттиазота” говорит твердое рабочее НЕТ в ответ столичным бездельникам и их забугорной группе поддержки». ГУЛАГ — вот что, боюсь, приходит на ум российскому человеку. Что поделаешь, травма.

Как внести мир в его мятущуюся душу? Скажу лишь, что тоталитарная метаморфоза все-таки требует определенных исторических условий, каковых сегодня не существует нигде в Европе, включая Россию. Каких именно условий она требует, лучше всех, пожалуй, описал любимец режима, эмигрантский философ Иван Ильин, чей прах был перевезен из Германии и торжественно перезахоронен на Новодевичьем кладбище. Ильин, правда, был очевидцем германской тоталитарной метаморфозы. Но ведь их родовые черты — те же, где бы они ни происходили. И свидетельству Ильина можно верить хотя бы потому, что воодушевлен он был мечтой увидеть когда-нибудь нечто подобное и в России.

Вот главное, что восхитило его в немецком 1937-м: «Готовность к жертвенному служению и внеклассовое братски-всенародное единство… Этот дух составляет как бы квинтэссенцию всего движения, у всякого искреннего национал-социалиста он горит в сердце и сверкает в глазах. Достаточно видеть эти верующие, именно верующие лица, чтобы понять значение происходящего и спросить себя: да есть ли на свете народ, который не хотел бы создать у себя такого подъема и такого духа?»

Оказывается, можно увидеть нацизм и так. Если, конечно, как предупреждал Ильин, «не смотреть на него глазами евреев». Для нас, впрочем, важно сейчас другое. А именно то, что, будь у Ильина возможность взглянуть на унылые физиономии работяг, согнанных на митинг «Тольяттиазота», он первый, я думаю, согласился бы, что мечта его умерла. А теперь:

О сценариях реакционных откатов
Довольно легко выделить из множества таких откатов два главных сценария (если, конечно, оставить в стороне промежуточные случаи, оказавшиеся лишь временным перерывом в либерализации режима, вроде «своеволия» Василия III в начале XVI в., подробнее об этом случае в заключении). Один из этих сценариев связан был с самоутверждением правителя, другой — с самоутверждением имперской бюрократии.

Для первого сценария характерны прежде всего тотальность произвола и уверенность в «особом», т. е. неевропейском, пути России, но также и ориентация на военное решение конфликтов с Западом. Случаев таких за полтысячелетия русской государственности было три: при Иване IV (1560-1584), при Николае I (1848-1855) и при Иосифе Сталине (1929-1953). О каждом из них в отдельности написаны тома. Но странным образом не заметили историки, что — несмотря на немыслимую несхожесть эпох — что-то очень важное их объединяет. Я имею в виду то, что случилось после смерти каждого из «богоданных» тиранов. Интересно между тем именно это. Потому что случилось после них нечто на удивление одинаковое.

Про десталинизацию при Хрущеве (1956) все помнят из школьных учебников. Менее известна «дениколаизация» при Александре II (1856). И совсем уже потонула во мгле времен «деиванизация» при Василии Шуйском (1606). Но помним мы это или нет, трижды — устами первых лиц государства или от их имени — торжественно отрекалась Россия от тотального произвола опозоривших ее правителей. И трижды возвращалась (или пыталась вернуться) к либеральному авторитаризму. Поскольку произошло это во всех без исключения случаях первого сценария, судите сами, имеет ли после этого смысл говорить о бессмысленности исторических аналогий…

Второй сценарий
Второй сценарий ближе к нашей теме (хотя бы потому, что о невозможности повторения первого в современной России мы уже упоминали). В этом сценарии главная роль принадлежит не императору, так сказать, а имперской бюрократии. Напуганная опытом «богоданных» правителей, она страшится тотального произвола не меньше подвластного ей общества. И по этой причине воздерживается от вмешательства в частную жизнь подданных, от контроля над тем, что они пишут и куда ездят. Карает она избирательно, скорее по капризу, нежели из принципа, не чужда и реформам и порою даже мирится с существованием оппозиции. Таков сценарий либерального авторитаризма.

Но все это лишь до момента, пока этот «либерализм» не угрожает святая святых правящей бюрократии — ее политической монополии. Едва угроза становится очевидной, начинается откат, условно говоря, к чему-то подобному режиму Александра III, когда «Победоносцев над Россией простер совиные крыла». Должен ли я напоминать, что речь шла об обер-прокуроре Святейшего Синода РПЦ? Именно это, похоже, сегодня в России и происходит.

Связан откат, однако, не только с активизацией оппозиционных сил. На самом деле сама эта активизация вызвана куда более глубокими общественными процессами. В частности, тем, что реформаторский потенциал либерального авторитаризма исчерпан. Дальнейшая модернизация, без которой великая страна неминуемо обречена на роль аутсайдера в цивилизованном мире, на превращение в его сырьевой придаток, требует от правящей бюрократии невозможного — отказа от политической монополии.

Конечно, будь Россия каким-нибудь «государством-цивилизацией», как попытался недавно убедить нас Путин, роковой этот выбор — между святая святых правителей и деградацией великой страны — мог бы не особенно их волновать. В конце концов, у каждой «цивилизации» свои правила игры и соседние «цивилизации» нам не указ. Но в том-то и дело, что Россия — страна европейская, как тот же Путин уверял «Газету выборчу» 15 января 2002 г. Вот что говорил он тогда: «Россия, без всяких сомнений, европейская страна <...> со своими особенностями. Но почти каждая страна имеет такие особенности. Россия в этом смысле ничем не отличается от любой другой европейской страны. Но это страна европейской культуры, а значит, это страна европейская».

Не знаю, считает ли Путин, что прав он был десятилетие назад или сейчас, в годы отката. Но поскольку его прежняя формулировка совпадает с заключением моей трилогии «Россия и Европа 1462-1921», я склонен скорее согласиться с ней (я, правда, определил там Россию как «испорченную Европу», но это уже, согласитесь, частности). Тем более что и независимо от моего мнения правоту тогдашнего Путина подтверждает история. Вот смотрите. Для любой европейской страны модернизация — sine qua non. Но ведь императивна она, как мы сейчас увидим, и для России.

Неотвратимость модернизации
Два примера. На сорок лет, начиная с 1870-х, когда самодержавие впервые после Великой реформы оказалось перед этим выбором, абсолютным его приоритетом стало сохранение политической монополии. «Россия под надзором полиции», назвал тогдашний режим в 1903 г. Петр Струве. Между тем подавляющее большинство населения страны оставалось неграмотным, земля обрабатывалась тем же архаическим способом, что и в XVIII в., производительность народного труда катастрофически отставала от передовых (и не очень передовых) стран, резко сократилось в ХХ в. даже строительство железных дорог. Во всяком случае, к 1913 г. протяженность их в Австро-Венгрии превосходила российскую в 6,5 раза, во Франции — в 8,3 раза, а в Германии и вовсе в 10,6 раза, т. е. на порядок.

Короче, модернизация страны оставлена была за бортом. И что же? Примирилась с этим Россия? Да ничуть. Как всякая европейская страна, она не терпит застоя. Только модернизировал ее уже Сталин — посредством ГУЛАГа. В этом смысле варварский ГУЛАГ был платой за потерянное историческое время, за 40 лет приоритета политической монополии, за то, что темные массы умышленно натравливались на единственную страту, способную предотвратить катастрофу, на интеллигенцию. Ужас в том, что все это повторилось в послесталинском СССР. После десятилетия оттепели и судорожных метаний Хрущева правящая бюрократия вернулась к приоритету Александра III. Результат был тот же, что у всякого реакционного отката: страна развалилась.

Как остановить откат
Каковы же итоги нашего исторического экскурса? Во-первых, узнали мы, что реакционный откат может продолжаться неопределенно долго. Во-вторых, что модернизация тем не менее неотвратима. В-третьих, что, если не повернуть откат вспять, модернизироваться Россия сможет лишь после очередного развала страны, к которому неостановленный откат неминуемо ее приведет. В-четвертых, наконец, что остановить его все-таки можно. Был, по крайней мере, в русской истории такой прецедент. Правда, был он давно, в совершенно не похожих на сегодняшние исторических условиях, и упомянули мы его в начале лишь вскользь.

Связан он был с неожиданным в ту пору обстоятельством — с расколом правящей элиты. Нестяжательское крыло церкви объединилось тогда, во второй четверти XVI в., с боярством против реакционной церковной иерархии. Результатом был созыв Земского собора, задуманного как своего рода Учредительное собрание, и первая в русской истории Великая реформа, заменившая «кормленщиков» крестьянским самоуправлением. Реакционный откат был повернут вспять. У меня нет здесь другой возможности рассказать об уроках этого напрочь, увы, забытого сегодняшними историками замечательного политического эксперимента, кроме как отослать интересующихся к первому тому трилогии.

Важен он, конечно, лишь как прецедент, свидетельствующий, что повернуть реакционный откат вспять при определенных условиях возможно. Главным из этих условий был раскол правящей элиты. Самый безболезненный способ вызвать аналогичный раскол сегодня я предложил в статье «Знать историю. И не отчаиваться» («Ведомости» от 7.09.2012). Но — и в этом вторая трудность — большинство читателей не приняло его всерьез. Жаль.

Автор — историк, профессор Нью-йоркского городского университета

http://www.vedomosti.ru/opinion/news/56 … skij_otkat

Поделиться32012-11-30 15:10:58

Автор: snezhinka
Администратор
Зарегистрирован: 2008-06-30
Приглашений: 0
Сообщений: 58685
Уважение: [+417/-21]
Позитив: [+458/-283]
Провел на форуме:
1 год 0 месяцев
Последний визит:
2020-03-18 05:07:47

Как преодолеть дурную цикличность российской истории

Новым российским политикам придется достигать того, чего в российской политике до сих пор не было, — коллегиально разделенной власти

Николай Розов

Vedomosti.ru
09.11.2012

Фото: М. Стулов/Ведомости

Бурные события и процессы последних месяцев захватили нас. Краткий период «болотно-сахаровского» энтузиазма и надежд сменился попытками поступательного «замораживания» протестной гражданской активности со стороны властей, вспышками конфликтов, отчаянным озлоблением одних, подавленностью других, агрессивным злорадством третьих. Подспудное тревожное ожидание, глухой страх перед назревающими политическими катаклизмами, упования на «порядок», хоть и по-разному понимаемый, скрываемая от самих себя тоскливая безнадежность — вот, пожалуй, то малое, что объединяет расколотое российское общество.

Самое время расширить взгляд, посмотреть на переживаемый страной период в историческом контексте. Поиск прямых аналогий может помочь, но чаще направляет по ложному следу. Правильнее опираться на инвариантную обобщенную модель. Разумеется, речь здесь должна идти об известной цикличности социально-политической истории России — о циклах, которые многие историки замечали и по-разному трактовали. Я сам посвятил этой теме книгу «Колея и перевал».

Каким образом могут помочь, казалось бы, отвлеченные научные штудии для понимания происходящего? В модели циклов, где основные фазы (такты) представлены на плоскости, образованной осями «Государственный успех» и «Уровень свободы, защиты личности и собственности» (см. схему), Россия по-прежнему сейчас находится в большом такте «Стагнация» с мини-тактами: недавней потешной «модернизацией», нынешними попытками власти перейти в «авторитарный откат», а в мечтах и к «успешной мобилизации» (стать «новым полюсом мировой политики», колонизовать Луну и проч.).

В настоящих «откатах» (ближайшие — брежневский неосталинизм 1970-х гг., сталинский «большой террор» 1930‑х гг. и ленинско-троцкистский «военный коммунизм» 1918-1921 гг.) авторитарной власти удавалось почти полностью сломить сопротивление, утвердить политическую, экономическую и идеологическую монополию, закрыть страну от внешних влияний. Сегодняшние обстоятельства позволяют усомниться в «успехе» таких начинаний. Более вероятно обострение и расширение конфликтов, соскальзывание страны к очередному политическому «кризису» — такту, который всегда в российской истории следовал за «стагнацией».

«Кризис», как хорошо видно на схеме, является точкой бифуркации — расхождения путей. Три наиболее вероятных варианта развития событий согласно колее российских циклов таковы:

1. «Авторитарный откат» — появление новой «гвардии» приспешников, готовых «служить» (а не присваивать, как прежние), эффективные волны репрессий и восстановление авторитарного «порядка».

2. Эскалация вооруженного противостояния, скатывание к смуте и гражданской войне, вряд ли большого (как в 1603-1612 и 1918-1922 гг.), но, возможно, малого (как в 1905 и 1993 гг.) масштаба.

3. Относительно мирная очередная «Либерализация» («сверху» или «снизу») с закономерным последующим провалом и новой реакцией («третья оттепель» или «вторая перестройка»).

Исторические обобщения позволяют определить главные условия, от которых зависит выбор пути по тому или иному руслу.

При сохранении фарта нефтяных цен, сплоченности властных элит, лояльности и готовности силовых структур к репрессиям и насилию, при обычной пассивности большинства населения, при расколотости, неумелых и непопулярных действиях оппозиции нынешняя «подморозка» как новая волна авторитарного отката (после прежней 2003-2005 гг.) еще на несколько лет продлит существование режима. Протест, поставленный в положение вне закона, будет радикализоваться, что послужит оправданием новых репрессий «ради стабильности». При таком развитии событий стагнация и прогрессирующая деградация, жестокое отставание на международной арене, внутренние и внешние провалы, последующие кризисы неизбежны. Когда именно откроются новые возможности для мирной революции и демонтажа режима — будет зависеть от соотношения, с одной стороны, силы процессов разложения режима, делегитимации правящей группы и консолидации протеста, с другой стороны - силы накопленных факторов защиты «стабильности».

При схождении неблагоприятных для режима обстоятельств (от финансового кризиса до серии бедствий, волны протестов уже по всей стране при утере лояльности региональных элит и части репрессивного аппарата) политический кризис может наступить уже в ближайшие два-три года. Для правящей группы сохранение полноты власти — это необходимое условие не только сохранения собственности, но и гарантия защиты от уголовного преследования. Поэтому следует ожидать отчаянных попыток сохранить власть любыми средствами, а в этом плане непомерно разросшиеся внутренние войска, ОМОН и спецслужбы — фактор, угрожающий масштабным насилием.

Если глубокому политическому кризису будет сопутствовать обширная дискредитация режима и власти, произойдет реальный раскол элит, а аппарат насилия ясно продемонстрирует отказ от репрессий (от ареста лидеров, разгона демонстраций и проч.), то могут сбыться мечты оппозиции о «круглом столе», передаче власти, новых выборах по новым правилам. Здесь победившую коалицию будут поджидать опасности со всех сторон: обманутые ожидания населения (уровень жизни если не упадет, то и расти ощутимо в первые месяцы и годы не будет), возможные новые волны глобального экономического кризиса с ощутимыми ударами по все еще уязвимой сырьевой экономике России, междоусобная борьба (острейшими станут идеологические противоречия среди победителей), реванш «бывших» (весьма сплоченных и опытных, которых вряд ли остановит люстрация), вероятные сепаратистские движения на окраинах, делегитимирующие новых лидеров, фронда привыкших к авторитаризму региональных элит и т. д.

До сих пор все значимые периоды «либерализации» в России либо вскоре обрывались, либо приводили к углублению кризиса, обычно завершаясь откатами к авторитаризму. В этом и состоит колея российских циклов (см. мою работу «Вырваться из колеи» на сайте Новосибирского государственного университета), которую следует преодолеть. Без понимания устойчивых внутренних причин такой динамики не удастся найти выхода, выскользнуть из представленных выше инерционных сценариев.

Важно, что противоположные поначалу пути рано или поздно «закольцовываются», страна вновь начинает переживать те же последовательности тактов с ущемлением свобод или разложением государства. Одна из наиболее популярных сегодня фигур речи, причем во всех враждующих между собой идеологических лагерях, — это угрозы «полного развала России», «гибели тысячелетней цивилизации» и т. п. Однако страна уже не раз проходила через распад государственности и потерю значительных территорий, каждый раз восстанавливаясь. Так что даже крайняя степень распада является только фазой в той же циклической динамике.

Колея российских циклов порочна. Даже «успешная мобилизация» как предел кремлевских мечтаний (впрочем, уже принципиально неосуществимых) не вывела бы из колеи, но с жесткой закономерностью возвратила бы вновь к «стагнации», а затем и к новому «кризису».

Оставим в стороне пустую риторику про «матрицу» или «национальный культурный код», будто заложенные раз и навсегда. История России предельно динамична, наряду с революционными и реакционными процессами в ней происходят и мощные эволюционные изменения. Однако циклическая динамика продолжается. Имеет ли она роковой, фатальный характер?

Солидные накопленные обобщения в исторической макросоциологии говорят о том, что, с одной стороны, полной фатальности в истории не бывает, даже многовековые свойства обществ сменяются новыми качествами, с другой стороны, надежды на «автоматическое» эволюционное развитие вполне беспочвенны, нет никакой «железной руки прогресса», которая вела бы страны к благоденствию и свободе.

В мировой истории случаются редкие впечатляющие взлеты к демократии и процветанию, бывают также упорные и тернистые продвижения к модернизации, тогда как многолетние деспотии и авторитарные режимы, волны репрессий, мятежи, смуты и перевороты, возвращающие затем к прежнему авторитарному состоянию, — это, пожалуй, наиболее типовые паттерны, в число которых попадает, увы, и российская циклическая динамика.

Такой взгляд ведет к постановке принципиальных вопросов:

— Какие сохраняющиеся внутренние структурные условия обусловливают социально-политические циклы России?

— Что способно существенно трансформировать эти условия для выхода из колеи циклов?

— Каковы должны быть главные направления усилий для такой трансформации, особенно с учетом углубляющегося раскола в российском обществе и вполне вероятных новых волн репрессий?

Анализ порождающего циклы механизма показал мощные и разветвленные корни этой динамики. Таковы структуры ментальности (ряд смысловых полюсов с метаниями между ними), особенности российских институтов (с упором на принуждение, способами избегания и принуждения, и ответственности), а также порождаемые ментальностью и институтами, одновременно подкрепляющие их типовые социальные практики (от кухонных разговоров, семейных перепалок, начальственных выволочек и ругани в сети — до склок в оппозиции, способа принятия законов в парламенте и порядка обсуждения национального бюджета в правительстве).

Насколько верно удалось понять эти механизмы, настолько полезными могут стать и пути их трансформации, названные стратегиями «перевала» — преодоления колеи циклов, прорыва в новую логику исторического развития. Мирный демонтаж авторитарного криминализованного и антиправового режима — это лишь первый этап, необходимое, но отнюдь не достаточное условие.

Чтобы вырваться из колеи циклов, новым российским политикам «поколения 2012 г.» придется действительно «вытянуть себя за волосы», достигать того, чего в российской политике до сих пор не было, — коллегиально разделенной власти, причем успешной на внешней арене и получающей широкую долговременную поддержку внутри страны. Глубоко укорененный российский стереотип — стремление захватить всю полноту власти, подавить, а то и искоренить всех вероятных будущих соперников. В своих самых смелых мечтах на это надеются не только коммунисты, националисты и левые, но и многие либералы. «Царь должен быть один, а двоевластие и семибоярщина погубят страну» — такое глубинное убеждение придется долго и упорно преодолевать не только у других, но и в самих себе. Россия станет свободной и демократичной, только когда мирная коалиция автономных центров силы, взаимодействующих по открытым и честным правилам, сумеет пройти через несколько ротаций исполнительной власти по результатам выборов.

Почему именно устойчивый успех коллегиально разделенной власти является ключом к преодолению порочной колеи российских циклов? Причин этому много, а здесь приведу только самый главный резон. Процветанию страны способствует не сама демократия напрямую, а ответственная и сменяемая элита. Россия достигала наиболее впечатляющих успехов при низком уровне свободы, защищенности личности и собственности отнюдь не случайно. Именно в эти периоды «подъема» ответственность элиты достигалась эффективным устрашающим принуждением и спорадическими «чистками» со стороны правителей (наиболее ярко — Иваном Грозным, Петром I и Сталиным), а также возможностями продвижения за «честную службу» — высокой сменяемостью. Такие периоды не могли длиться долго, приводили к «стагнации» и последующему «кризису».

Коллегиально разделенная власть и основанная на ней демократия как раз и обеспечивают ответственность и сменяемость элиты, но уже не устрашающим принуждением «сверху», а взаимным контролем «сбоку», правилами ротации и политической конкуренции, публичной политикой и выборами как периодическим контролем «снизу». Вся эта «механика» весьма сложна и затратна, часто неповоротлива и малоэффективна, особенно в сравнении с жестокой диктатурой, но на большом историческом «разбеге» оказывается устойчивой и плодотворной, обеспечивающей мощное поступательное развитие.

Вряд ли кто-то усомнится в самом наличии циклов в российской истории. Однако их внутренняя природа, преодолимость или неизбывность, возможности и пути преодоления — это до сих пор открытые вопросы. Характер проблемы циклов в истории России в наши дни — уже отнюдь не чисто теоретический и академический. Настало время их обсуждать глубоко и всерьез, пусть не всему обществу, но уж точно — мыслящей его части.

Автор — профессор Новосибирского государственного университета

http://www.vedomosti.ru/opinion/news/58 … skie_cikly

Поделиться42012-11-30 15:15:32

Автор: snezhinka
Администратор
Зарегистрирован: 2008-06-30
Приглашений: 0
Сообщений: 58685
Уважение: [+417/-21]
Позитив: [+458/-283]
Провел на форуме:
1 год 0 месяцев
Последний визит:
2020-03-18 05:07:47

Институциональная «ловушка 22» — не выдумка

Бремя истории, заставляющее русских думать «хотели как лучше, а получилось как всегда» может оказаться невыносимым

Стефан Хедлунд

Vedomosti.ru
23.11.2012

Фото: ИТАР-ТАСС

Бремя истории тяготит Россию. Слишком часто российские комментаторы склонны смотреть на текущие события через линзу прошлого — это и удивительно, и симптоматично. В некоторых случаях речь идет об очень отдаленной перспективе. Эта ситуация создает риск: жизнь в истории и с историей может так прочно захватить сознание, что будет сказываться на принятии решений в современности.

Экономические теории зависимости от предшествующего развития (или эффекта колеи) имеют дело с ситуациями, когда мы, подыскивая решения для сегодняшних задач, оказываемся в заложниках у решений, принятых раньше. Это могут быть технологии и форматы, от которых нелегко отказаться, это может быть географическое расположение предприятий и городов: альтернативы существуют, но оказываются недостижимыми.

В сфере социально-экономического развития может сложиться такая же ситуация: потенциально благотворные политические меры (реформы) блокируются или искажаются в силу исторически детерминированных убеждений и ожиданий. Рассуждать об этом — значит заведомо ступать на зыбкую почву. Тем не менее факты говорят о том, что перипетии с попытками проведения реформ в России трудно объяснить, не прибегая к отсылкам к прошлому.

Даже беглый взгляд на российскую историю показывает, что определенные институциональные схемы имеют тенденцию время от времени повторяться. С определенными интервалами предпринимаются попытки порвать с прошлым, но на сегодняшний день результатом этих попыток являются характерные метания, напоминающие движение маятника, — от реформ к репрессиям или к реставрации.

Ключевым элементом схем, возникающих снова и снова, является неподотчетное правительство. В попытках описать уникальную (как некоторые утверждают) российскую модель управления изобреталось бесчисленное количество ярлыков — от тоталитаризма и авторитаризма до нынешней демократии с прилагательными. Каковы бы ни были ярлыки, суть дела в том, что в этой модели правители отказываются признавать какие-либо ограничения на отправление власти.

В царской России правитель даже по закону был подотчетен только богу. В советскую эпоху партийное руководство оставалось над законом. В постсоветской России институты подотчетности были формально введены и возможности для демократического управления созданы. Но, как показали события последних лет, неподотчетность остается содержательной характеристикой политической системы.

Если правительство неподотчетно обществу, то у подданных не может быть прав, которые можно было бы с гарантией защитить. Историография полна иллюстраций к тому, что в России так и не был воспринят главный урок древнеримских юристов — урок о том, что необходимо проводить ясную черту между властью государства (imperium) и правами индивидуальных граждан в отношении их собственности (dominium). Отсутствие этой черты означает далеко не только слабость права собственности.

Подавление прав индивидуальности — ключевое условие удержания неподотчетной власти. Подданные должны уяснить, что действие их индивидуальных прав заканчивается там, где начинается воля правителя. Лучше, если они будут убеждены, что такое положение вещей и справедливо, и легитимно.

Последствия этой ситуации для экономического развития очень значительны. Успех рыночной экономики, основанной на верховенстве права, зависит от способности государства гарантированно добиваться исполнения контрактных прав и обязательств. Если государство эту задачу не решает, то экономические агенты вынуждены решать ее сами, т.е. обеспечивать надежность договоренностей неформальными средствами. Они вынуждены учиться обыгрывать друг друга в игре влияния. История и здесь дает нам множество иллюстраций.

Традиция местничества в допетровской Руси приводила к борьбе за места в иерархии, обеспеченные родовитостью соискателей. Введенная ПетромI табель о рангах формализовала контроль государства над назначениями. В СССР сформировалась следующая модель подконтрольной государству иерархии — знаменитая номенклатура. В ельцинский период эта система была размыта, но появление олигархов снова создало ситуацию, в которой близость к лидеру оказывалась ключом к успеху. Постъельцинские времена показали, насколько живучей оказалась склонность выстраивать отношения доминирования и зависимости по принципу «патрон — клиент». Сложившаяся в результате «культура безнаказанности» действует разлагающе и на правовую культуру, и на доверие к государству. Если обратиться к влиянию этих факторов на современный процесс принятия решений, то можно, конечно, заключить, что перед нами просто некие узнаваемые модели прошлого. За повторением одних и тех же институциональных решений в разные периоды истории интересно наблюдать. Но неоклассическая традиция в экономике говорит нам, что никакого отношения к сегодняшней и будущей политике все это не имеет: homo economicus всегда будет рациональным и нацеленным на будущее. Это убеждение можно назвать «нормативным либерализмом». Это печальная неготовность или даже отказ признавать значимость институциональных особенностей, которые оказываются прочными в силу прочности исторически сложившихся ценностей, установок и ожиданий. Урок институциональной теории состоит в том, что если неформальные институты, обеспечивающие хорошее функционирование экономики, не сложились, то изменение формальных правил не может привести и не приведет к желаемым последствиям.

Важнейший вопрос, который следовало задать в момент краха СССР, был бы таким: какие стратегии выберут экономические агенты, столкнувшись с открывшимися гигантскими возможностями? Были ли причины полагать, что резкое дерегулирование гарантированно обеспечит скачок эффективности?

Проблема экономики состоит в том, что контекст любой экономической транзакции — это всегда плотное переплетение ценностей, убеждений и ожиданий, заключенных в сложных системах неформальных правил. В моменты принятия обыденных повседневных решений это не так важно. Но во времена глубоких институциональных перемен это очень важно. Если мы не поймем роли и происхождения неформальных правил, то не сможем предсказать, как экономические агенты будут реагировать на открытые перед ними возможности.

Главная причина тяжести исторического бремени в том, что институциональные модели, обрисованные выше, оказались одновременно и очень прочными, и увязанными между собой. Успешный переход к рыночной экономике, основанной на верховенстве права, требует от государства способности действовать в качестве неангажированной третьей силы. Необходимо, чтобы агенты доверяли этой способности государства. Государство, не готовое становиться подотчетным обществу, не сможет вызвать доверия и не может стать такой третьей силой. Если граждане не верят, что у них есть права, то в обществе не возникает противовеса государству и, следовательно, никто не может принудить государство к отчету.

Чтобы подданные сумели эффективно ограничить власть, у них должно возникнуть общее убеждение, что коллективные действия, направленные на ограничения, осмысленны и перспективны. Такой вывод можно сделать из большого количества научных работ, посвященных конституционным ограничениям власти правителей. Именно в связи с этим события прошлого года следует считать особенно важными. Лозунги, звучавшие в ходе московских протестов, — например, такой: «Мы не быдло и не скот» — говорят о том, что изменения установок и убеждений происходят.

Быстрый рост проникновения интернета и связанное с этим увеличение числа пользователей социальных сетей не только разогнали апатию и тем самым укрепили недовольство режимом. Эти события также создали чувство уверенности и ответственности, сформировали социальные нормы, которые требуют от граждан выхода на митинги и вызывают чувство стыда у тех, кто не желает постоять за права граждан. Опросы общественного мнения говорят о возникновении запроса на общественные блага, ранее не предлагавшиеся, — верховенство права и некоррумпированную полицию.

Не исключено, что впервые в российской истории давление, направленное на перемены, исходит от представителей формирующегося гражданского общества, которое склонно к коллективным действиям в поддержку своих требований. Реакция режима на этот вызов должна вскоре стать ясной, и выбор, сделанный властью, — диалог или закручивание гаек — определит то, как Россия будет развиваться в ближайшее десятилетие.

В сложившейся ситуации есть основания для оптимизма. Но есть и основания для тревоги. Они в том, что если нынешние надежды и ожидания покажутся безосновательными, то бремя истории, вновь заставляющее думать: «хотели как лучше, а получилось как всегда», может оказаться невыносимым.

Автор — профессор восточноевропейских исследований в университете Уппсалы, Швеция; автор книги «Эффект колеи в развитии России» (Stefan Hedlund, Russian Path Dependence. New York: Routledge, 2005)

http://www.vedomosti.ru/opinion/news/64 … ya_istorii

Поделиться52012-11-30 15:18:51

Автор: snezhinka
Администратор
Зарегистрирован: 2008-06-30
Приглашений: 0
Сообщений: 58685
Уважение: [+417/-21]
Позитив: [+458/-283]
Провел на форуме:
1 год 0 месяцев
Последний визит:
2020-03-18 05:07:47

Русская колея: Прорвать цикличность истории

Нынешний взгляд на отечественную историю порождает бег страны по замкнутому кругу

Никита Соколов

Vedomosti.ru
16.11.2012

Фото: АР
На фото: Если видеть в истории только вечное колесо, то общество решит, что от него ничего не зависит: первое колесо обозрения построенное в Чикаго в 1893 г.

Он коснулся глаз их и сказал: по вере вашей да будет вам. И открылись глаза их.

Мф. 9:29-30

Мы ленивы и нелюбопытны.

Александр Пушкин

История — опасная штука. Язык не даст соврать. Хорошо ли «попасть в историю»? А между тем, по общему убеждению, все мы в ней искони и присно пребываем. При этом по сю пору не вполне ясно, как она устроена и как в ней быть. Вопросы жизненно важные. Спрос на ответы велик всегда, а в эпохи общественных пертурбаций доходит до ажиотажа. От поставщиков, соответственно, нет отбою. В последнее время наблюдается особый наплыв сбытчиков лежалого товара с лейблом «теории исторических циклов».

В пользу добротности предлагаемых изделий вроде бы свидетельствует почтенная древность фирмы. Основателем ее числится ветхозаветный пророк, проповедавший: «и возвращается ветер на круги свои… Что было, то и будет; и что делалось, то и будет делаться, и нет ничего нового под солнцем. Бывает нечто, о чем говорят: “смотри, вот это новое”; но [это] было уже в веках, бывших прежде нас» (Еккл. 1:6-10). Конкретизировать смысл «кругов» с тех пор, однако, так никому и не удалось. Хотя попыток было не счесть. Во II в. до рождества Христова Полибий из Мегалополя — ученый грек, неудачно вступивший в политические игры и угодивший к римлянам в заложники, — использовал невольный досуг для сочинения «Всемирной истории», кою представил постоянной круговертью форм правления: «Прежде всего возникает единовластие без всякого плана, само собою; за ним следует и из него образуется посредством упорядочения и исправления царство. Когда царское управление переходит в соответствующую ему по природе извращенную форму, т. е. в тиранию, тогда в свою очередь на развалинах этой последней вырастает аристократия. Когда затем и аристократия выродится по закону природы в олигархию и разгневанный народ выместит обиды правителей, тогда нарождается демократия. Необузданность народной массы и пренебрежение к законам порождает с течением времени охлократию», которая сменяется опять монархией, — и так далее по бесконечному кругу.

В эпоху отсутствия СМИ и школьных учебников идеологема Полибия распространения не получила. Римляне, оставшиеся в неведении относительно предписанного им исторического закона, проделали эволюцию от монархии царей до монархии императоров, к устройству новой демократии вовсе не порывались и в затянувшемся на полтысячелетия имперском состоянии сгинули под натиском варваров. В начале XVI в. полибиевскую схему попытался возродить флорентийский изобретатель realpolitik Никколо Макиавелли, но поскольку автор был сугубый практик и над фактическим материалом в должной мере воспарить психологически не мог, то повтор вышел совсем малосодержательным и лишенным обаяния: «Переживая беспрерывные превращения, все государства обычно из состояния упорядоченности переходят к беспорядку, а затем от беспорядка к новому порядку <...> Ибо добродетель порождает мир, мир порождает бездеятельность, бездеятельность — беспорядок, а беспорядок — погибель и, соответственно, новый порядок порождается беспорядком, порядок рождает доблесть, а от нее проистекают слава и благоденствие». Современник Петра Великого Джамбаттиста Вико — профессор Неаполитанского университета из букинистов сочинил «Основания новой науки об общей природе наций», где тщился сообщить этой круговерти недостающую притягательность и фундаментальность, доказывая, что, «несмотря на бесконечное множество различных конкретных обычаев, история повторяется вечно, проходя циклы этих трех стадий — божественной, героической и человеческой, и она никогда не выходит из этого круга». Человечество Вико, однако, не поверило. То есть все условия уже были — и массовая печать, и школьные учебники, — но широкая публика такими отвлеченностями тогда мало интересовалась, а все больше — налогами. И посему человечество вслед за философами Просвещения, отцами-основателями американской федерации и апологетами французской вольности увлеклось идеей поступательного прогресса. И с круга явно сошло.

После Первой мировой войны насчет поступательного прогресса наступило некоторое разочарование, и социолог Питирим Сорокин призвал в 1927 г. обществоведов обратиться назад и попристальнее присмотреться к циклическим процессам. Но вот незадача — из доброй сотни претендентов на звание постоянного или хотя бы нерегулярного цикла, перечисленных Сорокиным, ни один продолжения не имел, и все они ныне прочно забыты.

Опыт этот, однако, нисколько не обескуражил желающих взнуздать историю общим законом. И в наши дни в сознание российской публики усиленно внедряется картина непрерывной круговерти «авторитарно-мобилизационных» и «авторитарно-либеральных» фаз, в которой будто бы обречено крутиться до скончания века колесо гоголевской птицы-тройки.

Персональными маркерами мобилизационных фаз отечественного цикла служат Иван Грозный, Петр Великий, Павел I, Николай I, Александр III, Иосиф Сталин, Юрий Андропов, Владимир Путин… Либеральных, соответственно, — Василий Шуйский, Александр I, Александр II, Хрущев, Горбачев/Ельцин…

Привлекательная стройность концепции сопряжена, однако, с важными потерями. Причем теряется и даже вовсе уничтожается сама история. Уничтожается хронологически, ибо важнейшие эпохи отечественного исторического творчества — Древняя Русь, расцвет удельных самобытностей, грандиозная духовная драма рубежа XV-XVI столетий, накрываемая непроницаемым для непосвященного титлом «полемики нестяжателей и осифлян», весь XVII век (величественный опыт великой смуты, великого уложения и великого раскола), блестящая эпоха Екатерины II и завершившееся крахом, но оттого не менее поучительное царствование Николая II, время нэпа — вовсе из схемы выпадают и как бы упраздняются, уходя в тень коллективного бессознательного.

Но уничтожается и по существу. Существо научной истории заключается исключительно в изучении человеческих деяний, т. е. мотивов, соотнесенных с результатами. (В наличие иных субъектов исторического действа можно веровать, но методами позитивной науки они не обнаруживаются.) Назойливо пропагандируемая циклическая схема в одних вариантах прямо утверждает, в других имплицитно подразумевает, что все «мобилизаторы-милитаризаторы» решали одну и ту же задачу, как и сменявшие их «либерализаторы». Прибегая для этого к типологически схожим методам. Между тем такое представление — результат злонамеренной или невежественной редукции: упрощения, возникающего при знакомстве с отечественной историей исключительно по вторичным и даже третичным источникам (кажется, никто из видных апологетов схемы не углубился в изучение отечественного материала далее курса лекций Василия Ключевского и «Путей русского богословия» прот. Георгия Флоровского). Даже поверхностное знакомство с любой конкретной монографией, не говоря уже о первоисточниках, схему эту немедленно разрушает. Поскольку неизменно обнаруживается, что у каждого из насильственно уравниваемых в «однофазности» деятелей были совершенно особые, нисколько не схожие с другими цели и средства.

Вред такой схематической редукции выходит далеко за академические рамки. Люди, в чем антропологи убедились уже 100 лет назад после исследований Франца Боаса, действуют не в объективной реальности, а сообразуясь только со своими представлениями о ней, иногда вполне фантастическими. Социологи, продолжая исследования в этом направлении, обнаружили и детально описали механизм «самопроизвольно сбывающихся пророчеств», которые по формуле Роберта Мертона, «будучи основаны на превратном восприятии ситуации», порождают «новую модель поведения, которая превращает изначально ошибочную концепцию в реальность». Попросту говоря, если убедить публику, что от нее ничего не зависит и колесо русской истории столетиями обречено безысходно буксовать в одной и той же луже, она перестанет интересоваться общественной деятельностью в настоящем — и колесо действительно забуксует.

Именно поэтому нельзя без ужаса читать такой, например, пассаж влиятельного публициста Дмитрия Быкова: «В России так хорошо знают историю потому, что она повторяется и каждое поколение застает свой кусок учебника». Ведь будет нам по нашей вере.

Автор — историк; соавтор книги «Выбирая свою историю. “Развилки” на пути России: от рюриковичей до олигархов»; редактор журнала «Отечественные записки»

http://www.vedomosti.ru/opinion/news/61 … last_kolec

Страница: 1