«Какое бы Путин ни вызывал раздражение, за него все равно держатся»
В рамках круглого стола «Политическая ситуация в России, осень 2012: потенциал и перспективы политической реакции», проведенного фондом «Либеральная миссия», выступил директор Аналитического центра Юрия Левады Лев Гудков. Slon публикует это выступление с небольшими сокращениями.
Ничего драматического за последние месяцы не происходит, сохраняются те же тенденции, что и были. Электоральные рейтинги остаются примерно на том же уровне. В январе Путина одобряли 64%, в мае – 69% (эффект послевыборной или инагурационной накачки), потом был некоторый спад до 63%, сейчас – опять 68%.
Но электоральные рейтинги говорят лишь о том, что пропагандистская машина Кремля работает и не имеет конкурентов. Она навязывает массовому сознанию представление о безальтернативности Путина, а также поддерживает постоянные иллюзии относительно того, что он выполнит то, что обещал. Поскольку важных выборов в ближайшее время не будет, то показатели готовности голосовать в глазах населения теряют актуальность, превращаясь в формальное, ритуальное «поддакивание».
Сильнее обозначилось консервативное, антиреформистское относительное большинство
Тем не менее доверие к власти продолжает медленно, но необратимо размываться. Причины этой эрозии разные, и проявляется она в разных средах по-разному. В зависимости от типа социального капитала можно выделить три сегмента российского общества. Наиболее оппозиционно и критически настроено население крупных городов, здесь разрыв с режимом произошел, и он уже необратим. По отношению к этой среде речь должна идти об устойчивом тренде – усиливающейся делегитимации режима. Хотя, надо отметить, даже в Москве протестные настроения не являются доминирующими при общей симпатии к оппозиции и пассивной или латентной ее поддержке.
Учитывая высокий уровень образования, способности к артикуляции своих взглядов, близости к коммуникационным каналам, можно с некоторой уверенностью утверждать, что мнения и представления этой среды будут с течением времени распространяться шире и шире, частично нейтрализуя влияние кремлевской пропаганды. Но это – лишь в сегменте, характеризующемся самым высоким социальным капиталом, активностью, благосостоянием, уверенностью людей в себе и в своем будущем. Величину этого сегмента я бы оценил в 15–20%, максимум – в 25% всего населения.
С другой стороны, за это же время сильнее обозначилось и консервативное, антиреформистское, антимодернизационное относительное большинство: население в малых и средних городах, которое боится перемен, боится нового, поскольку эти люди ясно сознают, что они не конкурентны, как и предприятия или организации, в которых они заняты. Этот сегмент общества – примерно 45% населения. Для них риторика Путина о господдержке, о необходимости дотаций для тех, кто работает на госзаказ, о технической модернизации и социальной помощи бедным – бальзам на душу, поэтому там поддержка режима сохраняется и будет сохраняться.
Однако и там все сильнее ощущается напряжение, связанное с недостаточностью социальных расходов, неэффективностью социальной политики. Это социальное недовольство велико, но оно носит диффузный характер и в ближайшее время едва ли может принять форму консолидированного протеста, консервативного по своей сути. Эти люди ориентируются на идеализированное прошлое. Это недовольство не затрагивает основы легитимности власти, напротив, – укрепляет систему, поскольку претензии к власти лежат в рамках самой идеологии власти, они направлены не на изменения режима, а лишь на выполнение им своих обещаний и обязательств.
И, наконец, третья часть – это индифферентная, неотрадиционалистская, провинциальная, поселковая, неполитическая Россия, включая этнические регионы. Эти люди замкнуты в своем жизненном пространстве и повседневности, отчуждены от того, что происходит в далекой Москве. В целом эта архаизирующаяся масса составляет около 25–30% населения. Сюда вообще не доходит ничего из того, что происходит в Москве и крупных городах.
На мой взгляд, небольшой рост поддержки Путина и общее успокоение, которые наблюдались в сентябре, есть результат (помимо сезонных колебаний) мощной пропагандистской кампании Кремля, которая была направлена на возбуждение консервативного большинства как такового. И она получила заметную поддержку. Скандалы, связанные с Pussy Riot, с наметившимся расколом в обществе, тема русской идентичности, неодобрительного отношения к Западу, к либеральным ценностям и правам человека – все это получает довольно значительный резонанс и поддержку, отражающуюся среди прочего и на символических фигурах, включая Путина.
Протестное движение, не имея организации, начало слабеть
Эта плоскость мифов не пересекается с тем, что происходит в горизонте прагматических оценок власти и результатов ее деятельности. Если посмотреть с этой точки зрения, то режим все сильнее воспринимается как коррумпированный, воровской, а власть – как узурпированная бесконтрольным чиновничеством, озабоченным лишь собственным обогащением.
Лозунг «ЕР – партия жуликов» – разделяет сегодня уже 41% россиян (июнь) и даже 45% (август, полтора года назад таких было 31%), и это вещь необратимая. Но процесс делегитимации власти нейтрализуется ситуацией политической безальтернативности, уничтожением каких-либо возможностей политического участия, размыванием представлений о средствах изменения положения вещей. Поэтому распространение мнений о коррумпированности режима не меняет расстановки сил. Даже, наоборот, застойное раздражение против власти, против Путина, в силу безвыходности обращается на саму оппозицию как источник «бессмысленного» или «бесперспективного» массового побуждения. Поэтому в последний месяц, при явном одобрении протестного движения (особенно в Москве – 55%, при среднем по стране – 36–38%), участвовать в акциях политического протеста – даже на декларативном уровне – готовы 17%, а реально будут – меньше процента. В Москве готовность выйти на улицу – впервые после начала протестов – была ниже, чем по стране в целом.
Протестное движение пошло на спад, поскольку у его участников возникло ощущение пробуксовывания, отсутствия видимых результатов. Это видно из данных опроса на митинге 15 сентября. Распределение ответов на вопрос «В чем, на ваш взгляд, слабые стороны протестного движения?» следующее: первый пункт – «Отсутствие четкой программы действия» (49%), то есть на сегодня исчезла перспектива, нет понимания, что делать дальше. Поэтому и происходит отток наиболее либеральных, серьезных, образованных людей, составлявших ядро этих демонстраций. На втором месте «Отсутствие авторитетных и влиятельных фигур» – 23%, затем «Разрыв между лидерами и протестующими» – 16%, «Разобщенность движения, конфликт между лидерами» – 25%.
Протестное движение, не имея организации, начало слабеть, но это временная вещь, обычная для динамики массовых настроений. Такие колебания еще ничего не говорят об ослаблении потенциала недовольства или исчезновении причин неприятия режима. Это фазовая вещь: проблема в слабости организации и отсутствии некоего провоцирующего повода, придающего ситуативный смысл действиям.
Мы получили массовое одобрение наказания Pussy Riot
Москва успокоилась, хотя я пока не совсем понимаю почему. Оценки экономического положения в Москве пошли вверх. Ситуация в стране и в семье, по последним данным, воспринимается как относительно стабильная. Та тревога, то беспокойство, которые мы фиксировали примерно в это время в прошлом году, страх перед политической неопределенностью, вызванной сменой власти и возвращением Путина, прошли. Периферийное население (а это и есть большинство) убедилось, что с воцарением Путина ничего страшного не происходит, репрессии против оппозиции их не затрагивают, жить можно. Одновременно несколько упали коррелирующие с этим миграционные настроения, что важно как индикатор общей ситуации.
В то же время протест – если посмотреть, как меняется удельный вес протестных настроений, – сдвинулся из Москвы на периферию, в крупные и средние города. Но в последних эти настроения теряют политическую определенность, становятся более аморфными и сливаются с хроническим недовольством бессильного и пассивного консервативного большинства.
Зато очень стало заметным влияние консервативной, фундаменталистской риторики, идущей от РПЦ или спровоцированной ею и кремлевской пропагандой, думскими депутатами, официозом. Раздувание угрозы потрясения основ нравственности, о которых любят говорить церковные иерархи, перенесение этой угрозы на основы государства получили очень сильный резонанс. Агрессивная реакция солидарности с «национальной властью» и «русской» церковью распространилась на слои, которые я бы здесь раньше и не мог предположить, – условно, или, по-старому говоря, на «интеллигенцию»: специалистов с высшим образованием, бюджетников, чиновничество и тому подобных.
По-видимому, это реакция раздраженного, дезориентированного сознания. Когда отнимают внешнюю опору и возможность спасения в коллективной «вере», а внутренних и личных моральных ценностей нет, то, как мне кажется, это фрустрированное, депрессивное и закомплексованное большинство привычно кидается за поддержкой к власти, зная только один способ решения сложных социальных проблем: усилить жесткость наказания и оградить сообщество от возмутителей спокойствия. Это стремление к вытеснению возникающих проблем, и, соответственно, – обращение к государству как источнику репрессий. Это похоже на крики: «Караул!».
Мы получили массовое одобрение наказания Pussy Riot (35%). Еще 43% считают, что мало дали, надо было бы дать больше. И лишь 16% считают, что наказание чрезмерно или что такие действия вообще не должны наказываться в уголовном порядке. Это симптом, указывающий, что в ближайшем будущем «национальная», «патриотическая», консервативная и антизападная, антилиберальная риторика будет иметь признание.
Людей, реально следящих за процессом против девушек, очень немного. Знающих обстоятельства дела, понимающих политический смысл их выступлений – 7–8%. А доля априорно готовых поверить тому, что льется из «ящика» о Pussy Riot, несравнимо шире, чем доля информированных. «Их выступление – это сознательная дискредитация церкви, оскорбление национальных традиций, подрыв национальных ценностей и прочее». Так считают 47%, еще 41% готов согласиться с тем, что это намеренное хулиганство.
Явно, что нас ждет фаза реакции, вполне возможно – опирающаяся на поддержку некоторой части населения, но, мне кажется, это будет не слишком длительным и устойчивым движением. Ситуация становится хуже, общество остается деморализованным, дезориентированным, раздраженным на себя за то, что оно в какой-то момент поверило, что возможны перемены. Это закономерная реакция на отсутствие авторитетной в моральном плане элиты или общедемократической партии, которая могла бы сформулировать перспективы и ориентиры на будущее. Отсутствие перспективы ведет не только к деморализации, а к подъему, актуализации того опыта или запаса агрессии, насилия, цинизма, который есть в исторической памяти.
Интернет пока не является достаточно серьезной альтернативой
Последовательная дискредитация оппозиции сопровождается усилением положительного отношения к церкви. 73% сейчас одобряют действия церкви, и 69% одобряют позицию патриарха. При этом больше половины убеждены, что вполне можно, допустимо церковь критиковать и патриарха тоже. И что такого рода критика вполне нормальна и законна. Но при этом альтернативная авторитетная позиция, которая могла бы дать другую и понятную интерпретацию происшедшего, отсутствует. Это последствие контроля над СМИ: две трети населения сидят перед «ящиком», а там другой подачи информации нет.
Интернет пока не является достаточно серьезной альтернативой. К интернету подсоединены в принципе почти 70%, но регулярно им пользуется лишь около 40%, и это в основном крупные и средние города. А политически ангажированная доля пользователей интернета еще меньше – где-то 12–13%, причем не стоит полагать, что интернет – синоним либеральной или демократической аудитории. Интернет не в состоянии заменить другие институты и каналы воздействия на общественное мнение.
И какое бы Путин ни вызывал раздражение своими полетами с журавлями, тиграми, дворцами и прочим, тем не менее за него все равно держатся. Лозунги «Россия – без Путина», «Путин должен уйти» поддерживают 19% опрошенных, а 61% не поддерживает. Социальная база Путина держится где-то на уровне 45–55%. Оппозиция вся вместе может набрать пока не более четверти или – максимум возможного даже теоретически, если считать, что все несогласные придут голосовать против Путина, – трети.
Главное даже не в том, что мы имеем дело с мощной и охватывающей почти все население системой пропаганды, а в том, что пока нет более или менее серьезной, авторитетной оппозиции, которая давала бы – причем постоянно – другую точку зрения на происходящее, другую перспективу и понимание будущего. Потому что все это: и поддержка власти, и эти патриотические, православные настроения, они, хотя и широко распространены, не очень сильны в смысле своей интенсивности и устойчивости. Люди не будут за них так уж держаться, если появятся некие другие и ясные конструкции реальности. Поэтому общественное мнение будет меняться (а вместе с ним и вся ситуация) только тогда, когда появятся каналы влияния, когда будет возможность представить альтернативные взгляды.
