«Такой агрессии нет нигде»
Александр Титов
В середине апреля писатель и публицист Виктор Шендерович прочитал в Московской высшей школе социальных и экономических наук лекцию «Демократия: как это работает там, где это работает». Slon публикует ее фрагменты.
«Устанавливается некая стабильность, которую особо истеричные люди называют счастьем»
Начну с того, что демократия – не цель. Этим она и отличается от Царства Божия, коммунизма и других разновидностей «города солнца». Демократия – это инструмент, с помощью которого можно решить ту или иную возникающую проблему.
В авторитарном обществе проблема решается так: находится человек, который говорит, что ее решит. Ему немедленно делегируются все полномочия, он нарекается в соответствии с господствующей религией. После этих процедур лидер и его идеологическое окружение начинают делать народу «хорошо». Как это делается, можно легко узнать, благо по большей части не на себе: достаточно включить новости или прочитать газету. Особенностью такого способа урегулирования является то, что на короткой исторической дистанции проблемы действительно могут быть решены – или создастся видимость их решения из-за отсутствия механизмов контроля, поскольку все делегировано власти.
Первое, что делает новоиспеченный лидер, – берет под контроль СМИ, дабы иметь в своих руках инструменты пропаганды и оценочной деятельности. Первое, что сделал Ленин, – взял под контроль прессу. Первое, что сделал Гитлер, – взял под контроль прессу. Потому что как только ты взял под контроль прессу, ты можешь на короткое историческое и довольно длинное с точки зрения человеческой жизни время обезопасить себя от возможной обратной связи. Гитлер, помимо прочего, поставил в каждую немецкую семью радиоточку. Надо ли говорить, что там была всего одна станция, без возможности поиска других волн? Первое, что делается сегодня, – берется под контроль телевидение. Таким образом авторитарная власть всегда контролирует самое массовое орудие воздействия. Дальше – больше. Под контроль берется система выборов: лучшего же выбрали, зачем нужен кто-то еще? В дополнение к такой структуре обязательно прилагается тайная полиция и подконтрольные суды.
Нужно ли говорить, что это все происходит при стопроцентной поддержке народа? Достигается такой рейтинг довольно просто. В лучшем случае – «философским пароходом», когда всех, кто может что-то сказать или сделать, просят покинуть пределы государства; в худшем – путем физического устранения. В результате устанавливается некая стабильность, которую особо истеричные люди называют счастьем. Однако надо понимать, что стабильность тоже бывает разная. Существует так называемая стабильность развития. Это как езда на велосипеде, когда постоянно меняется точка опоры. Кто пробовал просто стоять на велосипеде, удерживая равновесие, понимает, что для этого нужно прилагать неимоверные усилия. Так вот: в альтернативных демократических системах точка опоры постоянно меняется. И пока мы с вами торжествуем «стабильность», по соседству четыре раза сменилась власть, просто мы этого не заметили.
Главное, о чем стоит сказать, говоря о демократической системе, это свободные СМИ, которые невозможно закрыть, невозможно перекрышевать. Согласно недавнему опросу, самым влиятельным американцем оказался сатирик Джон Стюарт. Вот уже много лет он в прайм-тайм вытирает ноги о правительство, чем веселит почтенную публику. Обама, кстати, в этом списке замыкает вторую десятку, и это нормально. Просто Обама скоро уйдет, а Джон Стюарт останется. И будет вытирать ноги уже о следующего. Свободная критика – важнейший элемент демократического строя. Свобода слова неприкосновенна, и перегнуть палку в западном обществе можно только в сторону излишней свободы.
На Западе шестеренка свободной прессы приводит в движение другие – и в первую очередь шестеренку выборов, поскольку читатели и зрители являются электоратом. А выборы там проходят без Чурова, то есть по арифметике. Нельзя не допустить кого-то, помешать чьей-либо предвыборной кампании. Поэтому побеждает не «лучший», а тот, за кого проголосовало большинство. Это работает там, где колесико свободной прессы цепляет колесико выборов, а гарантом всего этого является независимое правосудие. Независимый прокурор, которому нельзя позвонить, которого нельзя снять. Он не подчиняется ни президенту, ни администрации, ни сенату. Он подчиняется только закону, и пока он действует в рамках закона, с ним ничего нельзя сделать. Гарантом этого в свою очередь является конституция. В конституции США прописано право на вооруженное восстание в случае узурпации или попытки узурпации власти. Может, именно поэтому за два с лишним века американской истории таких прецедентов не было. Потому что любой сумасшедший, пожелавший стать царем горы, понимает, что у него просто нет шансов. Если он попытается узурпировать власть, те, кто выйдут против него с оружием в руках, будут правы по закону. Система противовесов, свобода слова, независимость правосудия и надо всем этим прямая воля народа и являются гарантом того, что не будет ада, как в Северное Корее.
«Чем дольше клан стоит у власти, тем кровавее оказывается выход из этого режима»
Там, где это не работает, есть два варианта: авторитарный и тоталитарный. Тоталитарный режим можно обрисовать на примере Ким Чен Ира. Стопроцентный рейтинг, все счастливы – при том, что люди миллионами умирают просто от голода. Северная Корея дана нам как пример того, к чему приводит полувековая несменяемость клана. Она приводит к физическому вымиранию нации и деградации. Эволюционные изменения там уже невозможны, потому что много десятилетий назад были уничтожены последние люди, которые могли проявить хоть какую-то личную инициативу. Если и грядут изменения, то это будет не эволюция, а именно обрушение.
Прошлый год дал множество примеров для тех, кто умеет связывать события. В Северной Африке рухнули три авторитарных режима. Давайте посмотрим на последствия:
1. В Тунисе правящая партия и президент Бен Али находились у власти 13 лет. Это уже наши сроки, заметьте. В Европе это немыслимые вещи. Там по конституции никто не может остаться на второе десятилетие, это невозможно. Цена выхода из режима – десятки погибших.
2. Египет, Мубарак, 30 лет у власти. Цена выхода – тысячи погибших.
3. Каддафи, Ливия, 42 года у власти. Цена выхода – десятки тысяч погибших.
Замечаете пропорцию? Чем дольше какой-то клан стоит у власти, тем кровавее оказывается выход из этого режима. И тем безнадежнее выход. Потому что в Ливии ничего хорошего уже не будет. Если в Тунисе еще остались люди, способные мыслить по-другому, то в Ливии они давным-давно уничтожены или эмигрировали. Поэтому тот, кто приходит, – лишь очередной человек на место Каддафи. Условно говоря, один дракон сменяет другого, потому что нация не может произвести ничего иного.
Стоит заметить, что мы уже на тунисских сроках. Если начинать выходить сейчас, уже будет очень и очень непросто. Никакой не то что Франции – Польши не будет! Речь не о том, чтобы сделать здесь Норвегию, вопрос в том, чтобы здесь не было Туркмении. Это две разные задачи. Для того чтобы хотя бы оставаться на одной точке (а эскалатор стремительно движется вниз), надо прилагать усилия. Надо что-то менять в собственном поведении.
«Единственная, пожалуй, возможность некровавого выхода – это ежедневное давление на власть»
В нашей стране, по счастью, авторитарный режим более мягкий. То есть все демократические механизмы формально существуют. У нас есть выборы, независимый парламент, независимые СМИ, независимый суд, свобода слова, у нас запрещена цензура. По конституции у нас все есть. Правда, потом все это начинает корректироваться, подгоняться и доводится до кондиций современной Белоруссии. Потому что мы сейчас ближе к Белоруссии, нежели к Польше, если говорить о ближнем зарубежье.
Далее начинаются эвфемизмы. К слову демократия начинают добавлять разные определения. Суверенная демократия, управляемая демократия. Не бывает управляемой или неуправляемой демократии, потому что демократия – это механизм. Он либо работает, либо не работает. Разделение властей либо существует, либо существует в меньшей степени, либо не существует вовсе. Как бы это ни называлось – это совершенно не меняет сути дела. Суть заключается в том, работают эти механизмы или нет? Возможна ли публичная критика первого лица государства и его администрации в прайм-тайм на федеральном канале? Да или нет? Может ли гражданин выиграть судебное дело против государства, если это затрагивает интересы государства? Возможно ли переизбрание лидера и правящей партии? И не важно, что написано в конституции. При ответе на ряд таких вопросов мы узнаем, что стоим в одном ряду с Северной Кореей, Ираном, Туркменией. И не стоим в одном ряду с Францией, Германией, Англией, Канадой, США. Не имеет значения, что у нас написано на знамени или в законе.
В странах с демократической моделью национальный интерес и административный интерес осознаются как различные интересы. Общество отделяет понятия патриотизма от администрации. Ни один из кандидатов в президенты ни одной западной страны не посмеет присвоить себе лейбл патриотизма и государственного интереса. У него нет на это права, это народ решает. Он всего лишь администрация, менеджер. Его задача – позиционировать себя как лучшего, чтобы завоевать голоса и признание народа.
В странах с альтернативным устройством глава государства – отец родной. Он не менеджер – он символ, он носитель сакрального знания о твоем будущем. Без него ничего не может быть. Такая вертикаль оказывается прежде всего неэффективной, про самозванство вообще не стоит говорить. Все это приводит к параличу государства. Посмотрите сами, без Путина уже ничего нигде не происходит. Пока Путин не скажет, ничего не сделают.
Получить абсолютную власть не очень трудно, трудно потом уйти на покой. И хочется, но это уже невозможно. Потому что стоит такому правителю остаться без ручных СМИ, судов, прокуратур, военной поддержки, как к нему немедленно возникнут вопросы по ряду моментов. Среди которых «злоупотребление служебным положением» – самый мягкий. Прямая и нескрываемая агрессия, свидетелями которой мы были в ходе последней предвыборной кампании, – это прямые симптомы осознания того, что руководитель в тяжелых заложниках у самого себя и своей команды. Такой агрессии нет нигде. Ее нет потому, что по сути выборы – это игра. Речь идет о том, будешь ли ты у руля, а я в оппозиции – или наоборот. Ставки, затраты, амбиции огромны, но помыслить нельзя, что тот, кто проиграет, сядет в тюрьму.
По опросу после выборов оказалось, что 58% россиян не считают выборы честными. Это означает, что власти в европейском понимании в стране нет, есть то, что называется «режим». Единственная, пожалуй, возможность некровавого выхода – это ежедневное давление на власть всеми мыслимыми законными способами. Если это не срабатывает, остаются два очевидных варианта:
1. Драматичный и немирный слом, но в этом случае на смену правящей корпорации придет вовсе не демократия, а люди совсем иной политической окраски. Скорее всего, националисты. Люди с короткими понятными лозунгами.
2. Медленная деградация, утечка мозгов, утечка капитала, только по нарастающей.
Напоследок стоит обратить внимание на самоидентификацию и решить, кто же мы все-таки? Европа? Тогда нужно продолжать учиться жить по европейским правилам, принимать эти правила всерьез, а не валять дурака, только рассуждая о демократии. Нельзя пускать дело на самотек – разрыв между властью и народом слишком велик, его невозможно восстановить. Велик настолько, что уже появляются анекдоты и частушки, формулирующие изменившееся общественное мнение. В сети сейчас очень распространены строки:
Путин утром без затей
Слопал четырех детей
А пятого, помятого
Спасла Чулпан Хаматова.
Все, дискуссия окончена, народ сформулировал.
«Бодренький такой, непьющий, по-немецки говорит, как крокодил из стихотворения Чуковского»
Закончим, пожалуй, экспресс-лекцией про то, что анекдот является лучшим учебником истории. Девяностые годы, все ельцинские годы укладываются в промежуток между двумя анекдотами. Анекдот девяностого года:
На съезд народных депутатов входит группа автоматчиков.
– Где Ельцин?
– Вот, вот он!
– Борис Николаевич, пригнитесь…
А вот 98-ой год:
Ельцин выходит из церкви. Старушка к нему подходит:
– Подай, – говорит, – Борис Николаевич.
– Как я тебе подам, бабка, у меня ни мяча, ни ракетки.
Все, приговор человеку, на которого возлагались надежды.
Путин пришел. Первые несколько лет про него вообще не было анекдотов – присматривался народ, что-то новое завезли в лавочку. Ходит-бродит, бодренький такой, непьющий, по-немецки говорит, как крокодил из стихотворения Чуковского. После первого приговора Ходорковскому народ разобрался и пошли анекдоты.
Первое четырехлетие анекдоты про Путина разделялись на три категории:
1. Анекдоты про вернувшийся страх. 2003-2004 годы.
К кадровику входит человек, говорит: «Я приехал из Петербурга». Тот в ответ: «Ну зачем же сразу пугать?»
2. Анекдоты про нарастающее убожество. Поскольку Ельцина в девяностые окружали сильные яркие люди, которых он не боялся, потому что сам был личностью незаурядной. Он мог держать марку. 2006 год.
Путин заходит в ресторан, к нему подходит официант:
– Вам рыбу или мясо?
– Мясо.
– А овощи?
– Овощи тоже будут мясо.
3. Анекдоты про коррупцию. При Ельцине не было этих анекдотов. Потому что анекдот всегда точен. Смешно то, что правда. Анекдот 2007 года.
Путин тестирует преемника, спрашивает:
– Сколько будет 2+2?
– Как обычно, Владимир Владимирович. 1 – мне, 3 – вам.
По этим кучкам так они и раскладывались.
В 2010 году, задолго до свистов в Олимпийском или митинга на Болотной, появился анекдот совершенно нового, невиданного типа:
Ходит мужик по автомобильной пробке, стучится в окошки:
– Террористы захватили Владимира Владимировича, требуют выкуп 10 миллионов долларов, иначе грозятся облить бензином и поджечь. Мы ходим по машинам, собираем, кто сколько даст.
Мужик в ответ:
– Литров пять дам.
Анекдот свидетельствует о том, что эпоха окончена. После таких анекдотов, как правило, долго не живут.
Печаль в том, что для истории десять-двадцать лет – в пределах погрешности. Для нее это не срок. Смена может произойти завтра-послезавтра, а может через пятнадцать лет с более кровавыми последствиями. От нас зависит безболезненность выхода, скорость выхода и качество этого выхода.
