Екатерина Тропова
«Лояльность армии находится на рекордно низком уровне….»
Армия сыграла большую роль в событиях августа 1991 года. В чем причина политической апатии современного офицерского корпуса и его нежелания брать на себя ответственность за будущее страны?
Защитники «Белого дома» прикрепили цветы к орудийному стволу одного из танков, введенных в Москву 19 августа 1991 года в связи с объявлением членами ГКЧП чрезвычайного положения. Фото: ИТАР-ТАСС
Армия сыграла большую роль в событиях августа 1991 года. Попытка переворота расколола высший офицерский состав: военные были как среди сторонников, так и противников ГКЧП.
За 20 лет представление офицерского корпуса о том, какую роль армия должна играть в жизни страны, кардинально изменилось: сейчас военные не готовы брать на себя политическую ответственность. Сказались, в том числе, и недавние реформы, из-за них доверие к руководству страны и готовность его защищать оказались в военной среде на рекордно низком уровне, рассказал BFM.ru накануне 20-летней годовщины путча профессор Международного института исследований проблем мира в Осло Павел Баев.
— Какова сейчас роль армии в политике? Случись что-нибудь серьезное, сравнимое по масштабам с августовским путчем 1991 года, как бы повели себя военные?
— В СССР армия имела совсем другой профиль, она чувствовала себя совершенно по-другому, особенно офицерский корпус. Было больше уверенности в том, что военная сила — это главное. СССР был в первую очередь военной сверхдержавой, эта идея была основой всей государственной мощи и передавалась офицерскому корпусу, у которого было очень развито чувство ответственности за судьбу державы. Отношение к армии как инструменту было иным.
При этом Советская армия, особенно Сухопутные войска, были серьезно травмированы, во-первых, опытом войны в Афганистане. Во-вторых, к моменту ГКЧП стал очевиден развал Варшавского договора, необходимость вывода войск, сдачи, как представлялось тогда, передового рубежа обороны.
Эти две очень серьезные травмы самым серьезным образом определяли представление офицерского корпуса о том, что происходит со страной. Ощущение того, что страна проигрывает, что происходит катастрофа, было очень сильным. Казалось: действовать больше некому: в политике царит полная растерянность, руководство утратило всякое представление о том, как контролировать ситуацию. Готовность армии к тому, что придется брать ответственность на себя, была очень высока.
— Сейчас у военных сохранилось это стремление действовать, чтобы сделать нечто, что, по их представлению, будет хорошо для страны?
— Принципиально изменилось очень многое, особенно само ощущение армии. В августе 1991 года для армии речь шла не о том, чтобы реагировать на что-то, а о том, чтобы действовать самым активным образом. Сейчас армия не в состоянии брать на себя какую-либо ответственность за политическое развитие страны. Не думаю, что в офицерском корпусе присутствуют настроения, что армии есть что сказать или предложить.
Армия крайне деморализована реформами, которые длятся с осени 2008 года. Офицеры измучены всевозможными чистками и перетасовками. Всевозможные обещания в плане вооружений этот климат не меняют.
Ясно и то, что достаточного количества войск для того, чтобы что-то делать, больше нет. Тогда под Москвой стояли дивизии, речь шла о возможности двинуть тысячи людей и сотни танков. Теперь население Москвы увеличилось, а количество боеспособных частей сократилось на порядок. Поэтому никаких реальных возможностей сделать что-то у армии нет.
— Внешне ситуация в армии сейчас лучше, чем было в начале 1990 годов. Расходы на оборону растут, офицеры получают квартиры, нестыдную зарплату и так далее. Реформы способствуют повышению лояльности армии?
— Ни в коей мере. Лояльность в смысле доверия руководству и готовности его защищать, пожалуй, на рекордно низком уровне. Были периоды, особенно после поражения в первой чеченской войне, когда ощущение того, что армию предали, было очень сильным. Сейчас происходит то же самое. Реформы проводят с таким пренебрежением к мнению военных, настолько все проявления недовольства в офицерском корпусе выкорчевываются, настолько вся профессиональная верхушка офицерского корпуса каленой метлой выметена вон, что ожидать от армии какой-то лояльности невозможно.
Траектория последних 20 лет для армии была очень ломаной и рваной. Были серьезные травмы, связанные с поражением в первой чеченской войне. На первом этапе произошла огромная трансформация военной структуры, связанная не только с выводом войск из Восточной Европы, но, в основном, с тем, что армия была сокращена в разы. В 1993 году армия была призвана на улицы Москвы и оказалась решающим фактором в противостоянии двух политических сил, что тоже было в какой-то степени травмой.
Были периоды улучшения, особенно после того, как вторая чеченская война более-менее сошла на нет для армии, потому что задачи, которые остались на Северном Кавказе, фактически решаются без нее, силами МВД и ФСБ. В этот период, включая войну с Грузией, в общем, армия чувствовала себя неплохо.
Павел Баев. Фото из личного архива
— Как бы вы охарактеризовали нынешние политические настроения в офицерской среде?
— Среда большая. Совершенно отдельная категория — недавно уволенные офицеры, которые еще фактически в мирную жизнь не включились, остаются в промежуточном статусе. В офицерском корпусе существует сильное недовольство Сердюковым и Минобороны. Путин остается за скобками, он очень аккуратно остался в стороне от всех этих болезненных реформ. Он премьер-министр, это его не касается. Единственное, чем он занимается, это перевооружением, какими-то программами, связанными с ВПК, живет своей отдельной жизнью, к армии отношение имеющей довольно отдаленное. Там свои деньги крутятся, замешаны свои интересы.
— Какова будет судьба Анатолия Сердюкова после выборов? Он сохранит министерское кресло?
— Трудно сказать. Реформы были начаты и раскручены в одной обстановке, спланированы совершенно в другой. Спланированы были в 2007 году, когда казалось, что впереди у нас спокойное плавание. Реформы стартовали не только после войны с Грузией, но и с началом очень глубокого кризиса. С точки зрения нормальной человеческой логики, хуже момент было трудно подобрать.
По какой логике это все раскручивается, очень сложно сказать: установки постоянно меняются. Единственный постоянный элемент — во главе этих процессов стоит Сердюков. По моим представлениям, ситуация созрела для того, чтобы объявить его козлом отпущения, и даже до этих выборов, и, скорее всего, убрать куда-нибудь с глаз долой, чтобы сбить волну недовольства.
С начала этого года у руководства [России — BFM.ru] возникает ощущение, что после событий в Египте и Сирии может создаться ситуации, когда армия нужна, когда она остается последней опорой режима. Но опереться на нее нельзя как раз из-за потенциала недовольства. И Сердюков, на мой взгляд, — фигура вполне созревшая для того, чтобы на него повесить всех собак, объявить его врагом народа, убрать с глаз долой и попытаться восстановить таким образом лояльность армии.
— Во время выборов кто и как будет разыгрывать армейскую карту?
— Карта армейская уже не та, что была, поскольку численность армии сократилась. Разыгрывать ее довольно сложно, потому что есть большой потенциал недовольства среди большой новой когорты отставников, на которую воздействовать довольно трудно: сильно протестное голосование. Едва ли в каком-то регионе военное голосование может оказаться серьезным фактором. Нет такой концентрации военного электората, который мог бы играть серьезную роль.
— При этом известно, что более близкие отношения с силовыми структурами выстраивал премьер Владимир Путин, а по закону армией руководит главнокомандующий Дмитрий Медведев. Как будет решаться это противоречие?
— Противоречия здесь особенного нет. Путин во многие области, которые за пределами его компетенции, особенно в том, что касается внешней политики, вмешивался без сомнений и даже с удовольствием. В том, что касается военных реформ, он никуда не вмешивался. Разве что доказывая необходимость скорейшего перевооружения. То есть на него никакого особенно недовольства не направлено, чего не скажешь о президенте.
Медведев в начале избегал брать на себя ответственность, выдвигая вперед Сердюкова. Но никуда не денешься, со временем пришлось вмешиваться — он все-таки главнокомандующий, на нем лежит бремя окончательных решений. И в какой-то момент ему показалось, что это даже, может быть, не так плохо. В курточке со значком верховного главнокомандующего он с удовольствием несколько раз щеголял. Но, кроме того, что это сделало его одним из фокусов недовольства военных, никакой другой особенной пользы он не получил от этого.
Я думаю, что в этом условном противостоянии, которого, может быть, на самом деле и нет, Медведев ни на какие голоса, ни на какую поддержку офицерского корпуса рассчитывать не может.
Возможностей для настоящего противостояния я не вижу. На уровне интриг, наверное, просчитываются какие-то возможности, но Дмитрий Анатольевич слаб, чтобы идти на серьезное противостояние. Он себя пытается позиционировать как увлекательную альтернативу. Тут нужна политическая воля, решительность, характер, а за ним такого я не замечаю.
