Философия уголовного права для чайников
Почему никому и никак не удается сделать российский УК справедливым
Дмитрий Гололобов
Последнее время всем только и слышно: «Даешь амнистию! Даешь помилование всем, кроме чикатил! УДО – каждому, по два раза и немедленно! Президент! Срочно смягчи еще 20 статей УК!» И не задумываемся, почему все так, почему у нас уголовное право и уголовная политика уже много лет существуют в режиме быстрого перехода с хип-хопа на рэп, а потом – столь же резко обратно. Может, дело не в праве и политике, а гораздо глубже – в философии?
Много-много лет назад, еще на пути «в светлое будущее» существовало нечто вроде «Ленинского университета миллионов», где рассказывали, как хорошо в этом светлом будущем с марксистско-ленинской точки зрения. Многим может показаться, что идея умерла вместе с СССР и 6-й статьей Конституции. Ан нет, идея массового образования населения переживет кого угодно, может, даже и Владимир Владимировича.
Особой актуальностью пользовался бы в любое время «Уголовно-правовой университет миллионов». Не в том смысле, как выжить в тюрьме и на зоне, – хотя и это не лишнее, – а в том смысле, как бы туда случайно не попасть. Ведь практически никто на самом деле особо и не задавался вопросом, каким народ хотел бы видеть свое уголовное, уголовно-процессуальное и уголовно-исполнительное право. А что скажет простой человек, если его спросят: кого и за что надо сажать? Скажет он приблизительно следующее: надо так, чтобы все преступники сидели, а все невиновные были на свободе. И все. За исключением того, что про конкретных виновных (олигархи, коррупционеры, начальники ЖЭКа и пьющие соседи) он может рассказывать часами.
То есть, российское бытовое понимание уголовного права и уголовного правоприменения стоит на нескольких элементарных понятийных «столпах». Попробуем понять, что же лежит в основе понятийно-бытового восприятия уголовного права в России, и как все это влияет на реальную уголовную политику.
Часть 1. Мы не воры, а воры не мы
Первый и важнейший принцип-понятие уголовного права для каждого россиянина: «Вор должен сидеть в тюрьме». Он же, в свою очередь, очень четко делится в сознании рядового россиянина на два подпринципа: «Мы (я и мои близкие) – не воры. Воры – не мы. Сидеть мы не должны» и «Уууууу… Ворья-то кругом развелось, плюнуть никуда нельзя… Власть – полные импотенты. Всех их в тюрьму и по полной». Отсюда и подсознательное желание двух взаимоисключающих типов уголовного права: для себя (близких) и для «других».
Все резонансные дела, от убийства Галины Старовойтовой до Сергея Магнитского, не произрастают только на коррупции и чиновно-полицейском беспределе и не окончатся неожиданно с победой над ними. Такая отдельно взятая «победа» в принципе невозможна. Утопично бороться с некой отдельной группой «неприкасаемых», какая бы страшная и кровожадная она ни была. Преступники не только в кремлевских, лубянских, белодомовских, прокурорских и прочих кабинетах. Они примитивно среди нас. Вы не давали и не брали взяток, не получали зарплату в конвертах, не тырили продукцию предприятия, не отмазывали сына от армии, а дочь от гаишников? Если нет, то мы вас вычислили, вы – инопланетный шпион.
Что? Все это делают? И нечего тут гнать волну? То есть «маленькие» воры, взяточники и налоговые уклонисты сидеть (ну или просто нести наказание) не должны, а больших, как бешеных шакалов, надо отстреливать? Начать бороться с преступностью путем отстрела крупной дичи, конечно, можно: народ очень любит показательные процессы и съемки вилл генералов-коррупционеров о пятидесяти комнатах с золотыми унитазами. И есть в этом нечто слегка библейско-китайское: давайте образцово жестоко накажем одного (двух, трех, десять), остальные преступники страшно убоятся, и все дальше будет просто замечательно.
Однако очень быстро выясняется, что на место генерала претендуют не меньше трех коррумпированных полковников, на место полковников – шесть майоров – потенциальных Евсюковых, на их места – дюжина жутких лейтенантов-вурдалаков, которых уже подпирает курсантская поросль с одной мыслью: пистолет и «корочки» получу, а там – вертись, как хочешь. И последние, которых больше всех и из которых только один на десять тысяч доберется до генеральской виллы, не с Марса прилетели. Это наши бывшие друзья, соседи, одноклассники, дворовые товарищи, с которыми мы вместе что-то там в детстве воровали и, извините, мочились в подъездах. У вас как с дворовыми товарищами? А у меня как у всех: тот, что чуть пониже жил, умер от наркомании, тот, что правее, – стал киллером. Я – сами видите, дорос до международного преступника с портретом на «доске почета» Интерпола. И получается, что вся эта преступная вертикаль, упирающаяся острием в страшные кремлевские высоты, надежно стоит на наших с вами плечах и плечах наших друзей и товарищей.
Видели ли вы когда-нибудь хотя бы одно предложение по совершенствованию уголовного законодательства, которое бы тайно, про себя не сочли демагогичным и не осмеяли? Это работать не будет, предвыборный популизм или «делается, чтобы выпустить кого-то нужного»... Таким образом, все ужимки и прыжки вокруг реформы Уголовного кодекса и уголовно-правовой политики сводятся к тому, что мы про себя думаем: как бы, что-то формально меняя, все оставить по-старому, доброму, семейному?
Часть 2. В нашем деле главное – успеть смыться
Прочное, как трехсотлетний дуб, высказывание «Вор должен сидеть в тюрьме» нисколько не скрывает свою теневую часть: «Не пойман – не вор». А сбежавшие от сторожа магазина товарищи могу поржать и покурить в стороне, пока пойманного «подельника» ведут на расправу в местное отделение милиции. И это работает всегда и везде с удивительным постоянством. Поймали одну сбившую двух девушек дочку председателя избиркома. Надо примерно наказать, со всей непримиримой строгостью дикого капитализма, чтобы другим неповадно было. Плевать, что при этом сто подобных дочерей различных чиновников не попались или благополучно отмазались.
Нам главное – полностью претворить в жизнь принцип: раз попался, преступник должен сидеть, причем как можно дольше и как можно дальше. Кто-то когда-то нам внушил, что посредством особо жестокого и показательного наказания избранного преступника решаются все задачи уголовной политики и достигается общественное удовольствие (читай – оргазм). Так и получается: один Цапок, один Евсюков, один Ходорковский.
Нет, я не за то, чтобы, как говорилось в «Нашей Раше», «всех понять и простить». Просто мы даже не задумываемся, что, требуя образцового наказания кого-либо, мы сами рисуем крупными буквами предупреждение: не попадайся. Любым способом не попадайся, иначе пощады не будет. Российское уголовное право – право не раскаявшихся, помилованных, амнистированных и вообще прощенных. Это право отмазавшихся, скрывшихся и договорившихся. И пока мы сами своей нетерпимостью и желанием образцово покарать тех, кто нам по каким-то причинам не нравится, толкаем людей на это, это право таким и останется.
Ну и зачем нам эти прописные истины, скажете вы. Да их любой знает, на каждом заборе, считай, написаны, тоже мне, философия. Однако, судя по тому, как растет число недовольных Уголовным кодексом, тюрьмами, преступностью и бездействием властей, мы еще страшно далеки от понимания, что реформа уголовного права начинается с готовности каждого отвечать за свои преступления. Даже если в детстве родители и говорили нам, что все делают это и никто еще не попадался.
