Скворцы и черешни
Александр Кайданский
Отпевали позавчера в нашей церкви одного из прихожан – сорокалетнего мужчину по имени Фёдор. Человеком он был неприметным, но последний день жизни провёл необычно и довольно поучительно, отчего сразу прославился на всю округу.
Весна выдалась в Мур-Куриловцах на загляденье. Солнечные дни сменялись теплыми дождями, зеленело и цвело всё, что торчало из земли, даже сухая груша на берегу реки не выдержала напора хлынувших соков и покрылась редкими белыми звёздочками.
Фёдор с нетерпением ждал урожая своей любимицы – сортовой черешни. Сначала он радовался ровному гудению пчёл, вдыхал полной грудью цветочный аромат, потом любовался завязью, каждый день отмечая, как наливаются и крупнеют плоды.
И вот, пришло время спелости. Ранним утром Фёдор раскусил несколько тугих красавиц и понял, что они – в самый раз, пора снимать урожай. Дело было на Троицу, а в праздники работать – греха набираться. Поэтому, почесав затылок, Фёдор принял решение подождать до завтра. Но пока он поил корову и резал кроликам траву, мурлыкая под нос старую мелодию «Лили Марлен», откуда ни возьмись, налетела на черешню стая прожорливых скворцов. В считанные минуты они обчистили верхушку на глазах у обалдевшего хозяина. Несчётное множество одинаковых черных комочков бесстыдно копошилось в зелени листьев, безостановочно клевало и глотало черешни, подёргивая круглыми горлышками и спускаясь ниже и ниже, а Фёдор бегал под деревом и осыпал поганцев проклятьями.
Несмотря на все пожелания, давиться косточками скворцы никак не собирались, и Фёдор от слов перешёл к делу. Вместе с участковым Гришей, проходившим мимо, он открыл стрельбу по птицам резиновыми пулями из милицейского пистолета и даже убил две штуки, но всё же, массового страха в птичьих рядах посеять не удалось. Кто в наше время боится резиновых пуль? Тем более, что скворцы сроду пистолета не видали. Эти одиночные хлопки только способствовали общему пищеварению, заставляя потяжелевших птиц с битком набитыми брюхами лишний раз перепрыгивать с одной ветки, укрытой черешнями, на другую. Когда солнце поднялось над крышами, скворцы запели песни на разные лады и развели на дереве настоящую вакханалию с драками и свадьбами.
Тогда Фёдор приволок под мышками двух котов. Коты на дерево лезть почему-то не стали – ни вместе, ни поодиночке. Он их и уговаривал, и подсаживал, и подталкивал в задницы, но ничего не добился: коты поскорее норовили спрыгнуть на землю и жалобно поджимали хвосты. Придя в отчаяние, Фёдор поднял одного из них к небу и стал потрясать им, чтобы запугать треклятых птиц. Кот сначала жмурился и воротил морду, как будто ему показывали не живой обед, а собственную пачкотню под диваном, а потом рявкнул и вырвался из рук, расцарапав хозяину грудь над майкой.
Когда скворцы опустошили полдерева, всё ещё оставалась слабая надежда остановить эту орду и спасти остаток. Мозг Фёдора яростно работал, изобретая одну идею за другой. К черешне был протянут водяной шланг (его пришлось доточить соседским), но струйка этого импровизированного брандспойта лишь вяло ополаскивала нижние ветви. Фёдор бросил шланг и стал изо всех сил трясти толстый ствол дерева. Слетело несколько листьев, несколько расклёванных пурпурных шариков упало к его ногам. Птицы не реагировали. Фёдору хотелось плакать.
Но не успел он дать волю слезам, как новая идея придала ему крепости духа. Он посадил в саду свою десятилетнюю дочку с кочергой и двумя пустыми вёдрами. Девочка беспрерывно била по крышкам и вообще производила много шума. Сперва это помогло, черная стая перелетела на соседнюю смоковницу. Фёдор ликовал! Казалось, вот она – победа. Но уже через пять минут один за другим, подобно партизанам, скворцы стали возвращаться обратно, и постепенно, все до одного расселись на старые места. Некоторые даже принялись пародировать юную барабанщицу: «чах, чах, чах… кунь-кунь!... чах, чах, чах… кунь-кунь!»
Такого издевательства Фёдор вынести не мог. Кипя от бессильной злобы, он отозвал дочку домой и засадил за уроки. Он решил не смотреть больше на ненавистное зрелище, закрылся в комнате и не вышел ни к обеду, ни к ужину. Родные по очереди подходили к двери, прислушивались, просили открыть, но Фёдор только нервно кричал, чтобы оставили его в покое.
Вечером скворцы довершили своё чёрное дело и спокойно улетели. А ночью жена нашла Фёдора бездыханным на полу его кабинета рядом с изорванной в клочья «Помологией».
Что естественно для маленького поселка, такая странная смерть вызвала бурю эмоций и толкований. Люди хотели понять, хорошо или плохо закончил жизнь Фёдор, что ждёт его душу. Если бы он на охоте погиб или на пожаре – другое дело, а то птицы певчие до смерти довели! Большинство сходилось, что гнать вредителей – не грех, своё добро нужно охранять и в святые дни. Конечно, пострадал человек за свою веру, но не преступил закона божьего, за это ему на небесах воздастся, ведь Господь часто призывает первыми лучших. Спросили под конец у батюшки Иоанна – последней моральной инстанции Мур-Куриловцев. Тот долго гладил рыжую бороду, потом достал Евангелие, поискал нужное место и зачитал вслух:
– «Кто из вас, если его сын или бык упадет в колодец в субботний день, сразу же не вытащит его?» Посему лучше бы Фёдор не пенился, а поставил стремянку, да и рвал мирно свои черешни среди птиц. Всем бы хватило. Семью хлебами можно тысячи накормить. А так, был человек – и нет его.
