«Повышение налога на недвижимость страшнее «жемчужных революций»
Архитектор и критик Григорий Ревзин рассказывает о гениальности Юрия Лужкова и о грядущем бунте, который может захлестнуть Москву под руководством Сергея Собянина
Москва 23.02.11 | 18:53
22 февраля архитектор и критик газеты «Коммерсантъ» Григорий Ревзин выступил в публичной беседе цикла «От первого лица», организованной Polit.ru, – под названием «Москва без Лужкова».
Существует большое количество рейтингов оценки городов. Москва по рейтингу дороговизны жизни – от 3-го до 47-го места (по разным подсчетам). А по комфортности – от 200-го места до 67-го (самого лояльного). То есть Москва – очень дорогой продукт, который самый плохой с точки зрения жизни в мировых столицах. Это итог развития мегаполиса, наследие Юрия Лужкова и его 20 лет у власти.
Произошло это в результате некоторого развития. Куда мы развивались? Как ни странно, ответ на этот вопрос не так уж и очевиден. С 1998 года по сегодняшний день мы принимаем генплан Москвы. Его даже утверждали, но теперь опять пересматривают. Главная претензия к нему – невозможно ответить на вопрос: куда мы развиваемся?
Смысл развития Москвы – это от социализма к капитализму. Что это значит? В городе не было ни офисов, ни магазинов, ни банков. Гостиниц до сих пор нет. Все надо было строить. При Лужкове основной формой развития Москвы был инвестконтракт: отношения между девелоперами и городом.
Если попытаться понять, как это все функционирует, то это невозможно описать с точки зрения рыночной экономики, только с точки зрения феодализма. То, что делало московское правительство в течение 20 лет, – это продажа феодалами своего права распоряжаться землей на свободном рынке. Получилось, что есть жители, но они не участвуют в процессе управления городом, скорее они – осложняющее обстоятельство. А правительство города продает те права, которые возникают у него по отношению к общественным благам. То есть к самой территории, ее развитию, экологии, культуре (исторической памяти этой земли), транспорту и прочему.
Гениальность Лужкова в том, что все эти обременения были переведены в коммерческую плоскость. Он придумал, как их продавать. Это заново изобретенный феодализм, но он подразумевает такое явление, как огораживание, хорошо известное из истории Англии XV–XVII века. То, что происходило в поселке «Речник», – яркий пример огораживания.
Вторая схема Лужкова заключалась в том, что в самом городе не было денег, чтобы это все покупать. В 1998 году Ресин сказал, что с деньгами любой дурак построит. А вот без денег?
Смысл был в изготовлении квадратных метров, которые, по сути, – коммерческий актив.
Нет функции ее использования, но это как банковская ячейка. У нас много домов (20 млн кв.м), которые, по сути, и не использовались: никто в них не жил. Это только инвестиция. А смысл архитектуры по Лужкову – исключительно в производстве квадратных метров. С памятниками было то же самое.
Что меняет уход Лужкова? Общественное благо само себя кормило, это гениально, но что дальше?
Дальше Лужкова изъяли из системы, но то, что он научился продавать (общественное благо), не может быть предметом капиталистической экономики. Мы имеем почти самый дорогой и самый плохой город мира, где 80% жителей поддерживают власть. То есть, жителям очень нравится разделение: вот наши права, мы, чиновники, их продаем, а ваши жилища дорожают, и граждане не платят ни за сохранение памятников, ни за что.
Так вот, если Собянин поднимет налог на имущество, спокойствие в Москве закончится. Я думаю, будет восстание, как в Тунисе.
Собянин сейчас, закрыв оставшиеся от Лужкова инвестконтракты, пытается получить деньги от федерального центра. Раньше Москва производила квадратные метры и кормила граждан, а теперь у нас будут деньги из федерального бюджета. Но граждан-то по-прежнему надо кормить, чтобы они не восставали.
Во всем мире проблемы транспорта, экологии, энергетики, культурной идентичности решаются за счет налогов горожан. Чтобы встать на эту дорогу, речь должна пойти о политической воле тех людей, за которых голосуют граждане... В общем, тут много следствий и вышеописанной системы не предвидится. Поэтому мы либо движемся в сторону социализма (за доходы нефти и газа поддерживаем Москву), или наступает транспортный коллапс и социальный взрыв.
Какие логики развития еще есть у Москвы? Если представить, что у нас нормальная конкурентная ситуация, то Москва должна проигрывать: бизнес уйдет в Подмосковье и там жилье подорожает. Значит, у Москвы должна уменьшаться налоговая база. Из-за низкой транспортной связанности сформируются бедные районы, например, этнические, на востоке города.
За наше право на безбедное существование – чтобы с нас не брали налоги на собственность и не преследовали – мы расплачиваемся тем, что эти блага продает государство и с помощью этой продажи решает свои задачи. И это страшнее «жемчужных революций».
Светлана Романова
