Другие слова для улиц
О традициях двоемыслия в России
Виктор Ковалев
01.02.11 | 10:04
И все же – почему так? По телевизору рассказывают об успехах в реализации очередных планов «партии власти» («национальных проектов», «плана Путина», политики «модернизации» и т.д.). Зрители на диванах или пресловутых «кухнях» лениво поругивают эту туфту. Находят множество несоответствий, но ни к каким социальным и политическим действиям это не приводит. Примерно так же было во времена брежневского «развитого социализма». И выходит, что поколение, социализировавшее в ту не слишком далекую эпоху, уже не переделать. Привычка.
Но вот молодые. Двадцатилетняя девушка у меня на семинаре бойко разбирает признаки авторитарного режима, критикует его на примере РФ. Через несколько дней, на форуме молодежной организации, поддерживаемой властями, пафосно клянется помогать реализовывать планы «ЕР», любимого президента и т.д. Карьерные соображения и корысть? Конечно, так, но если бы эффект «голого короля» работал, то пропаганда «суверенной демократии» оставалась бы малоэффективной, а карьеру в политике можно было бы делать без разрушающего личность лицемерия, не привыкая к нему с младых ногтей.
Что же значит у нас эта всепобеждающая привычка к двоемыслию, откуда она и почему воспроизводится с завидным постоянством?
О демократической политике в современной России писать бессмысленно, поскольку таковая отсутствует. Выборы с заранее заданными результатами – это нельзя назвать современной, конкурентной, демократической политикой. Нет и не надо, говорят. Широко распространено настроение: мы без этого обойдемся. Обойдемся без конкурентных выборов, обойдемся без свободной прессы, независимого суда, ответственности чиновников перед гражданами. Удаль у нас такая – суверенная. Попсовики-эстрадники типа Задорнова активно культивируют в своих скетчах эти шапкозакидательские настроения, врачуя моральную травму униженного национального сознания. Чувство собственного величия возвратилось в народное сердце.
Есть любители объяснять это силой отечественных традиций. И в чем-то они, кажется, правы. Объяснений здесь немало: от «генетической памяти» до социокультурных «паттернов». С крушением исторической (досоветской) России поведение людей было вынуждено претерпеть резкие изменения – иначе было не выжить. Воспоминания о революции и гражданской войне полны историй, когда комиссары и чекисты приглашали «классовых врагов» явиться для регистрации и расстреливали. Наиболее масштабный пример такого рода – это кровавая вакханалия в Крыму, устроенная Белой Куном и Розалией Землячкой, когда русские офицеры, поверившие большевикам и оставшиеся на Родине, были безжалостно уничтожены. Ну, и последующие годы и десятилетия были не лучше.
Доверие и правдивость были смертельно опасны – об этом написаны горы книг и статей. Да что книги. Я хорошо запомнил, как в детстве бабушка, пережившая коллективизацию и террор, постоянно говорила мне: «Внучек, только никому не доверяйся». Конечно, тогда я не понимал причин этого внушения, но впоследствии у меня было немало возможностей убедиться в верности предостережений любимой бабушки. Даже в относительно «вегетарианские» времена искренность дорого стоила и могла перечеркнуть карьеру.
Тут, правда, всплывает другой стереотип: мол, после пресловутых «семидесяти лет» наша страна решительно не готова к демократии, самоуправлению, свободе слова и т.д. Ведь совсем недавно в этой стране было крепостное право! Политолог Дмитрий Фурман в своей недавней книге убедительно критикует такой подход. В странах, где действительно хотели прийти к либеральной демократии (Восточная Европа), эта цель в основном достигнута, несмотря на все трудности, издержки и наследие «проклятого тоталитарного прошлого». Напротив, на постсоветском пространстве (СНГ) такой переход в значительной степени только имитировался, и «в ходе эволюции этих систем изживались элементы демократии, которые были в наших обществах в недолгое действительно переходное время конца 80-х – начала 90-х годов».
Естественно, что в процессе этой имитации власти России (как и большинства других постсоветских государств) были мало озабочены реальным демонтажем старых советских институтов и созданием институтов новых – обеспечивающих права и свободы человека, устойчивость демократического режима. Построен демократический фасад, но прелести прежних времен цветут и пахнут. «Вечно живыми» кажутся и традиции двоемыслия.
Феномен этой «дурной бесконечности» нуждается в отдельном описании, изучении, объяснении. Слишком много здесь проявлений, впечатляющих деталей и стереотипов. Но многое понятно уже сегодня. Итак, в нашем обществе с завидным постоянством воспроизводится феномен двоемыслия. Как пела группа «Наутилус Помпилиус»: «Одни слова для кухонь, другие – для улиц». «Кухни», конечно, можно объяснить семейными привычками, остаточными страхами, перегруженностью информацией о том, что искренность и честность может тебе дорого стоить.
Однако дело не только в психологии, типичной для миллионов наших соотечественников. «Другие слова для улиц» обусловлены воспроизводством в нашей стране недемократических политических институтов, которые обязательно требуют для своего сохранения расхождения между словом и делом, тем, о чем «все знают» и тем, о чем говорят по телевизору. Говорить могут о разном. Пропаганда в условиях недемократических режимов может гибко приспосабливаться к текущей реальности, отвлекая публику от наиболее актуальных проблем или преподнося их в выгодном властям ракурсе. Но основания авторитарности и двоемыслия успешно сохраняются. В нашем фольклоре недаром отмечается, что какую машинку ни собирай – получается автомат Калашникова, какую партию не создавай – выходит КПСС. Ну, а советскую программу «Время» и менять не надо; она вновь заняла прежнее место в телевизоре.
