В списках не значимся
Я и множество моих друзей и знакомых так и не увидели переписчиков. В коллективный портрет страны мы не попадем
Александр Баунов
26.10.10 | 17:30
Кто стучится в дверь ко мне с толстой сумкой на ремне, фонариком, свистком и шарфом с символикой Переписи-2010? А никто не стучится. Так за две недели никого и не было.
К Путину постучались, к стойкому мальчишу Ежову – тоже, а ко мне нет. Ежов жалуется, что за ним приходили три раза, четвертый с милицией, но он выдержал осаду. Бледный стоял он, Мальчиш, но гордый, и не сказал он им Военной Тайны о количестве проживающих и их образовании, потому что такое уж у него твердое слово. А поезда под откос не пробовали? А то РЖД паспорт при покупке билета требует, был бы достойный ответ. Вот Путин открыл сам, по-хорошему.
Я тоже хотел поучаствовать в коллективном портрете страны, втиснуться как раз посерединке между Ежовым и Путиным, эта штука была бы посильней «Ночного Дозора» Рембрандта. Но меня не позвали в натурщики.
Вечером 24 октября парадное по прежнему было пусто и девственно чисто, не считая пары окурков. Зато около часу дня 25 октября я обнаружил, что у всех дверей наклеены одинаковые листовки. Уважаемый, приходили, не застали, России важен каждый, кто если не вы, когда если не теперь, в жизни есть место подвигу, адрес переписного участка. На ручку двери антикварного лифта была трогательно повязана ленточка переписчика. Шарфа пожалели. До конца переписи оставалось четыре часа.
Ах, обмануть меня нетрудно, но и застать дома тоже. Slon.ru, как известно, – первая полноценная безофисная редакция, так что я работаю без офиса. Мой офис – не дом и не улица. А практически дом родной, советская квартира общ. пл. 31 кв.м. на Ленинградском шоссе. Она же столовая, гостиная, спальня, кабинет, библиотека и флигель для гостей и прислуги. Все время между осмотром пустынного подъезда вечером 24-го и появлением таинственных листков 25-го я был в офисе, то есть дома. Но видимо в этот момент в нашем районе испытывали секретное оружие, временно и избирательно лишающее людей слуха. Не был слышен ни гадов морских подводный ход, ни звонок в мою дверь, ни в соседние, ни лязганья отпираемых засовов.
Мир меня ловил, но не поймал. Я от бабушки ушел, и от волка ушел, и от терминатора ушел, и от переписчика тоже ушел. Или он от меня. Судя по тому, что листики висели у каждой двери, мир не поймал мою соседку, детскую поэтессу в годах, да и практически никого пятью этажами ниже и пятью выше.
Я пошел спрашивать у Ясеня – на переписной участок, чтобы заодно позировать для коллективного портрета ночного дозора или страны, как кому нравится. Там была грязь и молодежь, которая на углах столов заполняла какие-то сводные таблицы. «Ну и что вы их, расстреляете что ли? Это студенты подмосковные», – сказала заведующая молодежью. Расстрелять студентов мне показалось жестоким, и я предложение отклонил.
Я верю, что люди с переписью через плечо пробирались по тундре к кочевьям оленеводов, как это показывали на ТВ, прокладывали просеки к дальним становищам лесорубов, что в Дагестане переписан каждый горный аул, а в нем – каждый кавказский пленник. Записан каждый член семьи киргизского дворника Москвы, каждый продавец птичьего рынка и каждая птица на нем, нет больше забытых селений, исчислены большие и малые светила, а с ними беззаконные кометы, и только случайно за этими трудными делами переписчики пропустили, обошли стороной Ленинградское шоссе.
Я спросил у тополя, то есть – повесил 25 октября вечером вопрос в своем живом журнале. Не переписанными оказалось абсолютное большинство откликнувшихся. Я повторил вопрос утром – картина та же. Я опросил с десяток френдов, оказавшихся утром в «фейсбуке». Все то же.
Переписаны пенсионеры – моя мама и бабушка Максима Саморукова. Учтены оленевод и лесоруб, свинарка и пастух, Чук и Гек, Путин и Медведев. Неучтенными остались совладелец популярных ресторанов, юный компьютерный гений-руководитель собственного IT-предприятия, доцент МГУ с женой – тоже доцентом и сыном школьником, католический богослов, молодой бухгалтер, православный монах, проживающий в московской квартире, московский сотрудник Dow Jones, верстальщик, дизайнер, пиарщица, известный юрист, сотрудница «Ассошиейтед Пресс ТВ» и литератор, семейство филолога в количестве семерых по книжным полкам, молодой провинциальный актер, мыкающийся в Москве, и агент по продаже дорогих вилл на Средиземноморье.
От зноя утомлен шагает дон Базилио, бразильский переписчик, по Бобкин-стрит бодро шагает английский переписчик мистер Смит, берлинский переписчик идет по Липовой Аллее, одет франтом, фуражка с красным кантом. А московского переписчика я так и не увидал. Только ленточку на двери лифта.
Рязанский мальчиш Ежов своей стойкостью пытался показать, что и в переписи у нас слишком назойливое государство. Мне оно показалось слишком ненавязчивым. Его было много в телевизоре и мало в подъезде. Сказали – сделайте, черт возьми! Скоро начнут обсуждать итоги переписи. Это будет забавное развлечение, но я бы не стал принимать их слишком серьезно.
Конечно, с точки зрения социологии, неважно, перепишут пять миллионов или десять. По теории вероятности при таких числах выйдут примерно одинаковые пропорции местных и приезжих, образованных и неграмотных, униженных и оскорбленных. Но перепись тем и отличается от социологического опроса, что взялись-то посчитать всех.
В те дни вышло от кесаря Августа повеление сделать перепись по всей земле. Эта перепись была первая в правление Квириния Сириею. И пошли все записываться, каждый в свой город. Пошел также и Иосиф из Галилеи, из города Назарета, в Иудею, в город Давидов, называемый Вифлеем, потому что он был из дома и рода Давидова, записаться с Мариею, обрученною ему женою, которая была беременна.
А их и не записали.
