Владимир Лукин: Почему ГУЛАГ - не такая "хорошая вещь"
30.11.2018 14:05
Текст: Елена Яковлева
23-летний депутат городской думы Екатеринбурга Андрей Пирожков, представляющий партию КПРФ, неожиданно предложил перенять у СССР идею трудовых лагерей, сказав, что "ГУЛАГ - хорошая вещь, на самом деле".
Владимир Лукин. Фото: Владимир Гердо/ТАСС
Позднее он отнес свое высказывание к неосторожным ("дословно я не помню что говорил, потому что интервью у меня брали больше двух недель назад") и подчеркнул, что в этом интервью точно не было "никакого восхваления репрессий, никакого восхваления гулагов" ("Трудовые лагеря во времена СССР - пример той системы, что никогда не должна воссоздаться ни в России, ни в любой другой стране"). Но сама концепция трудовых лагерей, по его мнению, имеет право на существование.
Люди в политике - даже молодые - не могут быть людьми непродуманных слов. Даже если он неудачно спрямил и упростил, какая картина побудила его к смелости? О том, почему мы стали столь неосторожны в разговорах о трагических темах нашей истории - известный российский политик Владимир Лукин.
- Мне эта оговорка молодого депутата из Екатеринбурга кажется симптоматичной. Почему у молодых людей во власти появляется соблазн такого неосторожного взгляда на трагические страницы истории?
Я думаю, что у нас в обществе резко снизился порог того, что в старые времена высокопарно называли чувством приличия, самоуважения. Люди, считающие себя цивилизованными, а то и верующими, иногда ведут себя совершенно дико. Произносящий слово "ГУЛАГ" явно имеет в виду сталинский ГУЛАГ, в котором сидели не только уголовники, но и огромное количество ни в чем не повинных людей. Максимум, в чем они были повинны - в несогласии со сталинской политикой.
Такого рода понижение уровня наших критериев - очень опасно. Не знаю, по чьей инициативе или попущению у нас сегодня "на эстраде" (в том числе и на телеэстраде) громче и виднее всех люди с куриными мозгами и петушиным темпераментом то и дело упражняются в такого рода криках. И это, к сожалению, создает атмосферу. Возникает инстинктивное прислушивание ко всему этому, и при недостаточной критичности снижается порог порядочности.
Беда, что такого рода взгляду нет достойной альтернативы. Ведь человеку достаточно пойти в любое научное учреждение или, скажем, музей жертв политических репрессий, и ему вынут и покажут все цифры и факты. Он живо представит себе ужасные обстоятельства жизни заключенных. И о том, как их расстреливали без суда и следствия или после формального суда так называемых "троек".
Это ведь даже не проблема оценки, надо просто знать факты.
Но люди не хотят слушать этого, в том числе и потому, что их сознание заглушают крики и вопли вот этих "эстрадных персонажей".
Это неправильно. Я не сторонник запрета свободы слова, Но думаю, что всем этим крикам и воплям нужная эффективная, публично выраженная альтернатива. И для этого нужно усилие как общества, так и государства.
Если говорить о легковесном взгляде на историю молодых людей, то я думаю, что части из них для каждодневного существования удобны позитивные, "розовые" мифы о своей стране. Но судить о колхозной системе по кинофильму "Кубанские казаки", при всем увеселении души, все равно, что судить по войне 1812 года по киномюзиклу "Гусарская баллада". Но война 1812 года уже не вызывает у нас чисто человеческих эмоциональных воспоминаний о себе, а преступные репрессии первой половины 20 века - это живые страсти. Еще живы люди, у которых погибли родственники, их дети слышат слова о правде той трагедии.
Эффективность трудовых лагерей - это не главное их измерение. В конце концов начала такой "эффективности" можно обнаружить и в нацистских лагерях. Не станем же мы это делать, исключая из этого человеческий фактор. Заключенные от незаключенных отличаются тем, что вторые распоряжаются судьбами первых. Дело же не только в ограничении свободы человека на какой-то срок, а в том, что в ГУЛАГе людей превращали в рабов, распоряжаясь их жизнью и смертью.
Но человек, думающий о себе как о человеке, не может не требовать, чтобы с другими людьми не обращались как со скотами. Это неотделимо одно от другого. Но в нас ослабло это чувство человеческого в себе.
Что касается значимости труда в заключении, то это, действительно, очень хорошо, если человеку предоставляется возможность работать. Я не вполне уверен, что прав Энгельс, говоривший, что труд сделал из обезьяны человека, но труд точно является органической частью нашей жизни и личности. Ограничение свободы лучше не сопровождать ограничением труда. Если этот труд не принудителен, если он пусть скромно, но оплачивается, то это хорошо и правильно. Это не дает человеку потерять социализацию.
Будучи 10 лет омбудсменом, я активно выступал за то, чтобы у людей, желающих работать в заключении, работа была. Но работа и рабский труд - это совершенно разные вещи. Когда людей по приказу заставляют делать работу, разрушающую здоровье, и платят за это какие-то смехотворные суммы, это совершенно другое дело. Между трудом и рабством очень серьезная граница.
Память о репрессиях и ГУЛАГе остается в нас в виде травмы. И эта огромная травма и должна ею оставаться. Потому что вместо травмы может прийти пустота. А она хуже.
Но при этом, конечно, травма, чтобы она перестала болеть, должна преобразовываться. Ее надо превращать в урок. Те, кто этого не хочет, предпочитая "розовые мифы", на мой взгляд лжепатриоты. Потому что любить страну свою нужно такой, какая она есть. Я совершенно согласен с Пушкиным - попробуй не согласись, все, что он говорил, удивительно точно - который в знаменитом письме Чаадаеву писал: "У меня есть одна история России, и никакой другой истории мне не нужно". Эта травма должна стать частью нашей национальной психологии. Она не должна быть деструктивной и парализовывать наше сознание, она должна быть уроком. О том, что на свете есть вещи, о которых нельзя позволять себе думать. Иначе могут последовать ошибочные и трагические действия. Эта травма должна быть не парализующей, но мобилизующей травмой.
