«Низзя!»
Цензура — это то, через что хочется перепрыгнуть. А если не хочется, то и говорить о ней не стоит
17:35 03 ноября 2016
Леонид Никитинский
обозреватель, член СПЧ
Волна протестов против «цензуры», поднявшаяся после выступления Константина Райкина, означает, что некоторые еще живы. Тем более важно, точнее, не оставлять этот разговор, а точнее, определить предмет дискурса. Проблема не в цензуре и не в отсутствии свободы, а в нежелании рискнуть подкормкой. За свободу надо платить: если вам не дали денег, то вы за нее тем самым уже заплатили, а если дали?
В той мере, в которой культура социальна, она всегда заключает в себе тот или иной протестный потенциал: когда он удачно развернут в образах — получается «произведение». Вспомните школьный список классики, он убедителен. Если нет повода возмутиться, тогда и не о чем создавать произведение (если не льстить). А если возмутиться боязно, тогда не надо говорить об искусстве: оно «требует жертв».
Папа Константина Райкина тем «любезен был народу» (да и членам ЦК, они были из него же), что отнюдь не хвалил власть и при этом всегда старался забить мячик «под планку», раз за разом подвигая ее чуть дальше. В этом ему не было равных, но и для других авторов это было нормой. А цензор (в отличие от ряженых казаков или таких же «офицеров России», он действовал по инструкции Главлита, и с ним можно было спорить) в душе и сам часто бывал на стороне тех, кто старался подвинуть эту планку. Его можно было убедить, прежде всего, качеством текста, был азарт. Нынче нормой в «искусстве» стало то, что при цензуре даже не могло претендовать на это название: отбывание номера, халтура, неудобоваримый «контент».
Содержательное искусство, в том числе театр, существует не только для себя: при взгляде снаружи оно представляет собой дискурс — процесс узнавания и понимания обществом самого себя в отражении от текстов. Веретено, плетущее нить смысла. Если власть умная, она вовлекается в дискурс, отражаясь от текстов, если хитрая — пытается завладеть дискурсом, утащить его в сторону, отвлечь голым задом, — но такими попытками можно и затормозить веретено, и тогда в этом месте ослабнут мускулы культуры, а следом и все превратится в студень.
Я проиллюстрирую это на том материале, который лучше знаю: журналистики. Она тоже часть культуры в той мере, в какой она — содержательный дискурс, но все те же изменения, что и в искусстве, здесь происходят быстрее, и заметны раньше.
Стараясь управлять дискурсом журналистики, власть, с одной стороны, повесила морковку, а с другой — нагородила целую систему минных полей, где как последний аргумент бродят Роскомнадзор и те же самые ряженые казаки. Морковка (не ахти какая) выдается в виде господдержки в обмен на лояльность, но порциями: вчера дали, а завтра могут и не дать — то есть положительный стимул тоже превращается в плеть. Это не цензура и даже не самоцензура, а дрессировка собаки Павлова, слово «культура» тут надо сразу забыть: дрессируемые такую команду не понимают.
Но эта собака тоже не дура — она скоро сообразит, что можно только имитировать бег за мячиком, рычать понарошку, за это косточку тоже дают: ведь кому-то же надо ее дать, раз есть «СМИ»? А кто не растратил пыл — добро пожаловать в интернет. Там можно «всё», но выясняется, что, когда можно всё и нет редактуры, — культура тоже не образуется, а получается чаще всего безобразие.
Это и есть картина сегодняшних «СМИ» — нелепый термин, там все бессмысленно, кроме слова «средства». Власть относится к «СМИ» как к средству, но, дрессируемые таким образом, они оказываются средством негодным: «веретено смысла» здесь не вертится, журналистика как дискурс перемещается куда-то в другое место, хотя там и хамеет. Телепередачи и газеты, живые только с виду, за отсутствием критической повестки заполняются «контентом». Это наполнитель, имитация смыслов, не все ли равно, о чем, если веретено вертится (и если все еще вертится) в другом месте? То же и в кино, и в театрах, куда я, впрочем, последнее время редко хожу. Что-то там идет, говорят, будто «классика», но все это идет мимо дискурса, потому что попасть в его центр опасно для денег, — то есть это «контент».
Именно об этом, только менее заумными словами, я говорил год назад на встрече Совета по правам человека с президентом. Он совершенно точно меня понял, о чем свидетельствовал его ответ: «Так вы хотите, чтобы вы нас критиковали, а мы вам за это деньги платили? « То же самое сказал Райкину Песков, он ничего не придумал: вы только средство, вы собака Павлова, короче. А цензура — какая же это цензура?
Мое выступление имело следствием (а может, и не следствием, и это само собой так получилось) укрепление журналистских организаций кадрами, которые понимают профессию именно так: как правильно выработанный рефлекс. Зачем же цепь, когда есть рефлекс? «Сатирикону» Райкина повезло: говорят, дадут денег. А поставит что-нибудь не то — и в следующий раз будет облом. Свободен!..
Шевелите лапками, лягушки: наша надежда на то, что консистенция станет более твердой. Веретено вертится, так как остановить его может только конец света, но вопрос в том: внутри ли мы этой банки, или мы маргиналы — поимевшие морковку, но потерявшие нить? ..
