Bookmark and Share
Page Rank

ПОИСКОВЫЙ ИНТЕРНЕТ-ПОРТАЛ САДОВОДЧЕСКИХ И ДАЧНЫХ ТОВАРИЩЕСТВ "СНЕЖИНКА"

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.



Санкционный угол: как Россия превращается в глобального изгоя

Сообщений 1 страница 4 из 4

1

Санкционный угол: как Россия превращается в глобального изгоя

Владислав Иноземцев
Директор Центра исследований постиндустриального общества

Экономические санкции вовсе не норма для мирового сообщества. Делая иной вывод, российские государственные деятели обманывают сами себя и создают условия для изоляции страны

Экономика войны

Осенью в Сочи прошло очередное заседание Валдайского клуба. Родившаяся для обсуждения повестки интеграции России в мир площадка по крайней мере с 2008 года превратилась в место дебатов о холодной войне — сначала воображаемой, а потом и почти реальной. В этом году эксперты клуба «посоветовали готовиться к долгой эпохе санкций и гибри­дных войн». Это подчеркнул и президент Владимир Путин («реальность современной гло­бальной экономики — это торговые и санкционные войны, [которые] используются в том числе и как инструмент недобросовестной конкуренции»). Такая новаторская трактовка достойна, на мой взгляд, комментария.

Мировая политика, разумеется, никогда не была полем одного лишь равноправного сотрудничества, интеграции и взаимопомощи. Конфликты между государствами происходили всегда — и всегда в них переплетались геополитические и экономические аспекты. Всегда страны имели союзников, которым многое прощалось, и оппонентов, с которыми они предпочитали разговаривать с жестких позиций. Однако считать, что именно сейчас в этом мире что-то резко поменялось, — как минимум допускать существенное преувеличение.

С одной стороны, стоит заметить, что на протяжении столетий экономические разногласия сплошь и рядом вызывали политические и даже военные реакции. Знаменитая формула о «дипломатии канонерок», хотя и родилась раньше, стала знаменитой после морской блокады Венесуэлы военными судами США, Великобритании и Германии в 1902–1903 годах в ответ на отказ Венесуэлы платить по долгам. Франция и Бельгия в 1923 году оккупировали Рурскую область по причине срыва Германией репарационных платежей, предусмотренных Версальским договором. Великобритания и Франция решились на военную интервенцию в 1956 году, после национализации Египтом Суэцкого канала. Сегодня ничего подобного в мире не происходит и не предвидится. Экономические проблемы остаются очень значимыми, но противоречия в данной сфере практически нигде не решаются с позиций силы. Войны за обладание ресурсами и территориями остались в прошлом, и на этом фоне российское крымское «приключение» выглядит шокирующим исключением. Утрата войной экономической основы — фундаментальная черта глобальной политики XXI века.

Битва санкций

С другой стороны, на политические провокации все чаще даются экономические ответы, хотя в этом тоже нет ничего нового. Еще в 1917 году в США приняли Trading with the Enemy Act, легализовавший торговые эмбарго против стран, с которыми Америка находится в состоянии войны или которые ре­ализуют в отношении США недружественную политику. В ХХ веке торговые и финансовые санкции стали очень распространены: им подвергались более 50 стран (среди которых ЮАР, Куба, Китай, Бразилия, Сербия, Панама, Бирма, Ирак и многие другие), причем в некоторые годы (в начале 1990-х, например) одновременно под санкциями развитых держав находилось до 30 государств практически на всех континентах. Сегодня, замечу, их число намного меньше — всего девять стран, причем две из них, подвергнутые ранее самым комплексным санкциям (Куба и Иран), выходят из этого режима в текущем году. Санкции, примененные в 2014 году к России, объективно являются достаточно мягкими и катастрофически на экономику страны (в отличие, например, от сербского случая) не влияют.

Иначе говоря, современный мир, хотя он остается миром политического неравенства и противоречий, никак не стоит называть миром беспредела и санкций. С 1974 года действия, направленные на пресечение торговли с той или иной страной третьих государств, подпадают под определение агрессии. Несмотря на то что в мире сохраняется практика отказа от экспорта в «подсанкционные» страны тех или иных товаров (прежде всего высокотехнологических или продукции двойного назначения), сегодня число запретов на импорт (то есть чистого протекционизма) находится на историческом минимуме. Россия только потому и смогла ввести свои знаменитые «продовольственные» санкции, что оборот сельскохозяйственной продукции практически не регулируется нормами ВТО, в противном случае «антисанк­ции» были бы немыслимы.

Свой путь в тупик

В современном мире санкции не становятся правилом. Делая иной вывод, российские политологи и государственные деятели обманывают сами себя, выдавая вид, открывающийся из санкционного «угла», в который их поставили, за глобальную картину. И начинают ограничивать свободу выбора собственных граждан, «национализировать» элиты, превращать страну во все более автаркичное сообщество. Представляя санкции как «важнейший инструмент мировой политики», мы невольно солидаризируемся с теми странами, к которым они применяются или применялись, тем самым ускоряя свою трансформацию в глобального изгоя. Склонность формирующегося общественного сознания к резкому противостоянию подталкивает политиков к новым неадекватным действиям (или позволяет им на них решаться). Обоснование на «теоретическом» уровне естественности санкций в международных отношениях XXI века не столько позволяет адекватно понять глобальное устройство, сколько дает основание не интересоваться им, отмахиваясь от идущих в мире процессов.

Концептуальная новация Валдайского клуба интересна прежде всего потому, что знаменует собой новый этап мифологизации отечественной политической мысли. В «базовом тренде» 2000-х годов доминировали попытки обосновать уникальность России, аргументировать то, что страна может не подчиняться общим правилам, строить особые формы демократии, специфическим образом организовывать взаимодействие государства и гражданского общества. При этом они предпринимались именно под лозунгом того, что мир не может быть унифицирован и некоторые кажущиеся «об­щими» закономерности не столь уж и глобальны. Сегодня мы видим совсем иную попытку: выдать аномальное положение, в котором оказалась Россия, за новую норму современного мира. Санкции, примененные к нам, оказывается, вовсе не девиация, а суть формирующегося мирового порядка. Применение силы для захвата части соседнего государства, как выясняется, не нарушение международного права, а воплощение новых принципов (или в лучшем случае элемент той «игры без правил», которую видят в современном мире адепты внешней политики Кремля).

Международное право и международные правила только лишь усложняются и становятся более комплексными и сложными. Расширяется пространство коллективных действий (ни одна односторонняя акция, в которых Россия обвиняет Запад, на деле не является такой уж «односторонней»). Растет число эффективных региональных организаций (и нам некого винить, кроме самих себя, в том, например, что Россию не пригласили в переговоры по транстихоокеанскому партнерству). На все это, разумеется, можно не обращать внимания, полагая, что именно наша повестка дня тождественна глобальной. Но это будет такой же ложью, как и, например, сообщения северокорейских властей о том, что атлеты из этой страны выигрывают командный зачет на Олимпийских играх.

Санкции, которые западные страны ввели против России, безусловно, не способствуют развитию отечественной экономики и ограничивают финансовые возможности страны. Но, на мой взгляд, в этой ситуации нужно сделать все необходимое для того, чтобы они не отразились по крайней мере на наших ментальных способностях и не извратили наше сознание до того состояния, которое будет полностью несовместимо с современным миром. Экономические реалии меняются довольно быстро, а фобии и мифы порой живут десятилетиями.

Точка зрения авторов, статьи которых публикуются в разделе «Мнения», может не совпадать с мнением редакции.

http://www.rbc.ru/opinions/politics/09/ … db07ddf7fc

0

2

Мир ради войны: надолго ли Россия подружилась с Западом

Владислав Иноземцев
Директор Центра исследований постиндустриального общества

Сближение с Западом ради борьбы с террором противоречит всей политике Кремля последних лет. Страна так увлеклась поиском врагов и особого пути, что не может внезапно лишиться объекта для ненависти

Чудеса на виражах

30 сентября, непринужденно получив разрешение от Совета Федерации, Владимир Путин направил российских летчиков в Сирию для бомбардировки позиций противников Асада. Этому предшествовала неудачная попытка до­стичь компромисса с США в ходе встречи с Бараком Обамой в Нью-Йор­ке. Как это часто бывает, российскому президенту повезло: удары по Сирии совпали с всплеском исламского терроризма (или, что более вероятно, спро­воцировали его) — и в мгновение ока Россия превратилась из изгоя, нарушающего международное право, в его защитника с вполне приличной репутацией. На саммите G20 в Анталье с Путиным общались более чем доб­ро­желательно, а новости о потенциальной новой антитеррористической коалиции с участием России заполонили глобальные медиа.

Всю неделю российские рынки отыгрывали позитивные новости, которые, по мнению некоторых экспертов, могут привести чуть ли не к сня­тию с России санкций. Рубль рос, несмотря на цены на нефть, индекс РТС показал к пятнице впечатляющий рост, повысившись до 879,85 пункта, почти на 8% за неделю.

Насколько в реальности способны действия России изменить отношение к ней? Да, лидеры Франции и Великобритании заявили о необходимости новой коалиции — но какой она ста­нет? Готова ли Россия координировать свои действия с союзниками? Способны ли ее войска действовать под общим командованием? Может ли Москва быть полезной Западу не только бомбардировками в пустыне, но и сотрудничеством между спецслужбами? И, что наиболее важно, готов ли Запад смягчить свою позицию по Украине в обмен на по­мощь России в Сирии?

Сирия — отдельно, Крым — отдельно

Не думаю, что следует многого ожидать. Официальная позиция США четко разделяет сирийскую и украинскую те­мы. В Европе готовы ввести в действие Соглашение об ассоциации с Киевом и резонно полагают, что Сирия тут ни при чем. 1 января истекает срок имплементации минских соглашений, и не стоит полагать, что на Зап­а­де о них просто забудут. В целом я не думаю, что операция в Сирии принесет Путину те результаты, на которые в России сейчас многие так упорно рассчитывают.

Есть и иное обстоятельство. Предположим, что российскому президенту удалось все, чего он хотел. Европа и США согласились наплевать на Украину и восстановили отношения с Москвой в полном объеме. Барак Обама взглянул Владимиру Путину в глаза и увидел там то же, что когда-то узрел Джордж Буш-младший. Европейцы осознали, что консерватизм единственное спасение от чреватого террором гнилого либерализма. Санкции отменены, открывая путь к business as usual. Все говорит о том, что именно этого и хотят российские власти.

Но даже если случатся все эти перемены, многое останется прежним. Цены на нефть не пойдут вверх, а при их колебаниях вокруг $40/барр. экономика России продолжит сокращаться. Снятие санкций формально сделает возможной выдачу российским компаниям кредитов, но, учитывая их нынешнее со­стояние, не­многие отчаянные финансисты решатся на подобный риск. Политика войны с террором никогда не способствовала в нашей стране либе­рализации и в новых условиях содействовать ей также не будет. Таким об­разом, в первом приближении ничего не свидетельствует о том, что кризис, порожденный в большей степени антипредпринимательской политикой властей, чем внешними факторами, закончится.

Кто враг?

При этом с момента официального объявления о прекращении конфронтации с Западом исчезнет важнейшая причина, которой сейчас власть предержащие объясняют все наши проблемы. Можно убедительно увещевать затянуть пояса, когда против тебя беспричинно ополчился весь мир, но если никаких новой холодной войны, игры без правил, санкционного прессинга и т.п. нет, то почему экономика находится в таком загоне? Почему капитал продолжает бежать, граждане — уезжать, а ВВП проседает и далее?

Власть оказывается в довольно сложном положении, меняя свой главный внешнеполитический вектор, но не достигая изменений в экономическом положении страны (а экономика будет двигаться по инерции вниз еще пару лет). Становится как никогда трудно объяснить, почему людям отказывают в бесплатной медицине и сокращаются ассигнования на образование, но продолжается опережающее финансирование армии, оборонки и силовиков, если мы примирились с Западом, тем более на наших условиях. Мы теперь воюем с террористами? Но это же совершенно другой уровень угрозы и затрат. Почему лимитирующий фактор исчез, а проблемы остались?

Еще более сложными окажутся идеологические последствия «разворота». Здесь речь идет уже не просто о предательстве «русского мира», а о фундаментальном пересмотре ориентиров — ведь вся концепция особости и величия России в последние годы базировалась на том, что мы не приемлем декадентской Европы и являемся носителем высоких нравственных ценно­ст­ей, за что Запад нас, собственно, и ненавидит. Россия, убеждали нас сторонники «вставания с колен», потому и подвергается давлению Запада, что не собирается с ним брататься; мы уверенно движемся своим, особенным путем — на Восток, в Китай, к тем, кто нас понимает и ценит. Мы строим свой Евразийский союз, прокладываем Шелковый путь, возводим сакральное здание суверенной демократии, экспериме­нтируем с православием как государственной религией. Нам рассказывали, что санкциями нас не сломить, что врагам не поставить Россию на колени. И что? Стоило Западу отменить ограничительные экономические меры, мы сразу поспешили забыть о нашей самости? Отказались от византийского наследия, презрели евразийство?

Ненависть как транквилизатор

Идеология конфронтационности, которую Россия приняла в последние годы практически в качестве официальной, опасна тем, что освещает движение лишь в одном направлении. От обеспечения нравственной чисто­ты к запрету усыновлений; от иностранных агентов к нежелательным организациям; от запрета на поездки силовиков к перспективе выездных виз — вот ее вектор. Если борьба с геями не кажется достойной усилий, начинается помощь русскоязычным и аннексия Крыма; если уже не будоражат сознание распятые мальчики Донбасса, нужна операция в Сирии и т.д.

Создание иллюзии внешней угрозы — прекрасное средство для поддержания нации в тонусе; однако это такой транк­вилизатор, к которому легко привыкнуть, но с которого трудно слезть. Мне лично сложно вспомнить хотя бы один пример того, как страна, сползающая в чрезвычайщину, смогла вернуться обратно к нормальному развитию без мощнейших социальных и политических потрясений.

Вся деятельность Владимира Путина, по крайней мере начиная с 2004 года, была и остается направленной на формирование особой, «незападной» России. Этот подход прекрасно усвоили все «бойцы идеологического фронта», да­же те, кто получил образование не в наших университетах. Но они перекуют­ся за одну ночь, а что делать с большинством российского населения, с пресловутыми 85% «вставших с колен» «крымнашистов»? Возможно ли еще раз перезагрузить им мозги? От чего придется власти отказаться, да и, главное, сможет ли она это сделать?

Иначе говоря, происходящее сегодня выходит за пределы понятной нам логики. Мы уже видели попытки Кремля поменять некоторые (куда менее значимые) векторы движения. В 2011 году рискнули объявить политическую либерализацию — и где сейчас созданные тогда партии и движения? В 2012 году провозгласили было борьбу с коррупцией — но быстро поняли, что это покушение на основу режима, и вот уже Сердюков и Васильева на свободе и при делах. Поэтому, мне кажется, разворот в международной политике в сторону сближения с Западом сегодня уже невозможен. И не потому, что нас там не любят, а потому, что властям он в конечном счете катастрофически невыгоден.

Точка зрения авторов, статьи которых публикуются в разделе «Мнения», может не совпадать с мнением редакции.

http://www.rbc.ru/opinions/politics/20/ … 37ca0b204a

0

3

Безразличие, а не изоляция: к чему ведет агрессивная политика Кремля

Владислав Иноземцев
Директор Центра исследований постиндустриального общества

Активная внешняя политика приносит России непропорционально большое место в международных новостях, но ничего более существенного для России вся эта суета не обеспечивает

«Санкции обиженного»

В прошлом году Россия столкнулась с широкими санкциями со стороны Европейского союза, США и ряда других стран. В ответ на них мы заявили об отказе от импорта продовольствия из государств, применивших в отношении нас те или иные ограничения в торговле. Каким бы странным ни казалось подобное действие, его по крайней мере можно было понять.

В случае с Турцией Россия применила «санкции обиженного» по сов­сем иному поводу, которым стали не торговые ограничения, а сбитый российский самолет. Последовательный курс на «наказание» Турции президент Владимир Путин пообещал соотечественникам в своем послании парламенту на прошлой неделе — и я уверен, что Анкара далеко не последняя в списке столиц, в отношении которых Россия применит в будущем это свое ноу-хау.

Между тем на Западе в последние годы явственно вырисовались два лагеря, представители одного из которых выступают за своеобразную «Перезагрузку 2.0», а другого — за новое издание политики сдерживания. Проблема, однако, заключается в том, что попытки «приручить» Россию много раз доказывали свою неэффективность, а попытки ее «сдержать» становятся опасными: Москва отвечает все решительнее, а у Запада все меньше уверен­ности в том, что он собирается сражаться за страны, неожиданно оказав­шиеся на «передовой». В такой ситуации может оказаться, что введенные от невозможности жестко ответить на действия России на Украине санкции в конечном итоге станут толчком к новой политической парадигме.

Эта парадигма часто описывается словом «изоляция». Однако изоляция также есть форма давления и, как мы видим, воспринимается довольно агрессивно. Между тем нынешняя ситуация дает шанс на то, что Россия изолирует себя сама, и на повестку дня выйдет скорее безразличие, чем отторжение.

Сегодня наши власти уничтожают то, за что боролись еще несколько лет назад, и тем са­мым увеличивают шансы на формирование в отношении России того без­раз­ли­чия, которого, на мой взгляд, они больше всего и боятся.

Ноль друзей

В новых условиях самой рациональной стратегией Запада выглядит не столько желание «наступать» на Россию, сколько готов­ность немного «отступить» перед ней и дать заняться тем, что она для себя наметила. Дел таких, замечу, накопилось уже немало.

Россия сегодня ведет две войны и поддерживает несколько несостоятельных без нее режимов — от Сирии до Южной Осетии, от Абхазии до Луганска. Обе военные операции — как в Сирии, так и на Украине — далеки от завершения и, более того, не могут иметь хороший конец. Западу, который помнит, во что обошлась «коалиции решительных» иракская авантюра, следовало бы забыть риторику борьбы с ИГ (организация запрещена в России. — РБК) и восхвалить решившихся на это русских. Отсутствие коалиции, которую Вла­димир Путин хотел выстроить на антитеррористической «основе», заставит Россию задуматься о том, зачем она начала операцию в Сирии, — но, судя по всему, не остановит ее. На Украине следовало бы также сконцентрировать внимание на европейских реформах в основной части страны, а не на войне на востоке. Если Москва восстанавливает территориальную целостность Сирии и содержит донбасских сепаратистов, следует ли ей мешать?

Отнюдь не только санкции, но и внутренняя логика путинской политики подтолкнули Россию к Китаю. До того момента, когда Россия убедится в аб­солютной бессмысленности экспорта в Китай газа по «Силе Сибири», прой­дет несколько лет — и за это время «Газпром» по полной вложится в трубу, на конце которой китайцы скупят газ ниже себесто­имости. Китайских инвестиций в России как не было, так и нет, торговля сокращается, пересечение интересов в Средней Азии будет становиться все более заметным. Сейчас сближение России и Китая активно обсуждается в мире, но зря: Китай будет все чаще считать Россию младшим партнером, чего она не потерпит, и в конечном счете союз развалится — опять-таки из-за очередной российской неудовлетворенности. Поэтому, мне кажется, Западу не стоит волноваться ни по поводу российско-китайского альянса, ни в отношении той же BRICS (в Латинской Америке начинают уставать от левых, противоречия в отношениях Индии и Китая никуда не делись, да и экономические показатели пресловутой пятерки не впечатляют). Если Россия обиделась на Запад, пусть поиграет с Востоком, пока не наиграется.

В тех же Средней Азии и Закавказье Москва придумала еще один затратный, но крайне популярный внутри кремлевских стен проект — Евразийский союз. С самого начала было понятно, что финансирование малых государств лежит на большом и либерализация торговли внутри этого блока выгодна прежде всего партнерам России. Сам по себе принцип «покупки» союзников вполне нормален и допустим, вопрос в цене. России придется тратить все больше, чтобы не допустить «скатывания» Белоруссии к Европе, а Казахстана, Киргизии и Таджикистана к Китаю. Какое-то время в Москве могут продолжать радоваться фотографиям с саммитов, однако по мере того как Россия уходит в изоляцию, смысл Таможенного союза будет теряться, а раздражение партнеров друг другом — расти. Через несколько лет после значительных трат проект может быть закрыт.

Полезное безразличие

Россия взяла на себя довольно большие обязатель­ства. Например, провести чемпионат мира по футболу 2018 года, который мы отстаиваем, обеляя взяточников ФИФА. И он, я думаю, состоится, нанеся экономике дополнительный удар. Также есть Крым, программа развития Дальнего Востока, многочисленные мегастройки и все сопутствующее. Денег на это нет — на что указывает, в частности, попытка построить новые дороги за счет безумных сборов за пользование пока еще не развалившимися (напоминает старый советский анекдот о том, что нужно разобрать рельсы позади паровоза и положить их спереди). В условиях довольно устойчивого понижательного тренда цен на нефть и газ, при действии прямых и контрсанкций Россия через два-три года будет непохожа даже на саму себя сегодняшнюю — не то что на ту, какой она была, например, накануне кризиса 2008 года.

Во всех этих случаях мир не должен мешать России делать то, что она считает нужным. Не следует оппонировать ей в Сирии — это сделают ее собственные граждане, которые, по словам Путина, сражаются на стороне ИГ. Не стоит «продвигать» европейское и американское влияние в Средней Азии — России есть там и чем заняться, и с кем посоперничать. Нет нужды и во «вбивании клина» между Москвой и Пекином — здесь все сделает время. Нужно стать в отношении России намного более безраз­личным — и это, мне кажется, пойдет на пользу и Западу, и ей самой.

Наблюдая российскую политику последних лет, сложно отказаться от мысли о том, что Москва воспринимает ее как игру, причем в прямом смы­сле слова. Нам нужно чувствовать себя в центре внимания — отсюда саммиты на острове Русский, Олимпиада в Сочи, чемпионат 2018 года. Мы хотим доказывать собственным гражданам, что мы очень крутые, и демонстриро­вать картинку того, как европейские лидеры, невзирая на время, обсуждают в Минске урегулирование на Украине. Нравится поще­котать нервы силь­ным мира сего — и начать операцию в, казалось бы, зоне самых насущных интересов США и Турции. Это приносит России непропорционально бо­льшое место в международных новостях, а президента по­мещает то на обложку Time, то в список ста самых влиятельных политичес­ких мыслителей от журнала Foreign Policy. Но, к сожалению, ничего более существенного для России вся эта суета не обеспечивала и не обеспечивает.

Самое правильное сегодня для остального мира и самое отрезвляющее для России — это прекращение такой игры. Пренебрежение к призывам к коалиции в Сирии и повышение активности борьбы с терроризмом внутри Европы и США. Продолжение строительства Транстихоокеанского партнерства без Китая и России. Прекращение переговоров между Москвой и Брюсселем по Украине, так как отношения ЕС и Киева России, строго говоря, не касаются. И так далее. Это можно дополнить постепенным снижением уровня зависимости европейских стран от российских нефти и газа (что технически довольно легко сделать); открытием против Москвы «антикоррупционного фронта» в ЕС, что было бы крайне болезненно для кремлевской элиты, наконец, понижением интенсивности обсуждения российских проблем в глобальной прессе.

Подобное безразличие, я думаю, произвело бы на Москву очень сильное впечатление. Сомневаюсь, что у нас надолго остался бы интерес к Сирии, если стало бы ясно, что никто с нами за право борьбы с ИГ не конкурирует, а сот­руд­ничать с нами из-за этого по другим направлениям не собирается. Отсутствие зрителей — тяжелейшее испытание для артиста. Особенно такого, кто на сцене уже 16 лет и сильно этим вниманием избалован.

Безразличие — одно из самых отрезвляющих ощущений, но при этом оно практически никогда не присутствует в международной политике. Именно поэтому, будучи проявленным в отношении России, оно может принести неожиданно позитивные плоды. Сегодня около 75% россиян винят в проблемах страны внешние силы. Если этот фактор исчезнет, а проблемы останутся, кого они будут считать ответственным за происходящее? Может быть, предоставленная самой себе Россия действительно «сосредоточится» и пой­мет, чего она хочет и может? Потому что никакие другие стратегии, судя по всему, вернуть страну к нормальности уже не могут…

Точка зрения авторов, статьи которых публикуются в разделе «Мнения», может не совпадать с мнением редакции.

http://www.rbc.ru/opinions/politics/07/ … 9173b9b87a

0

4

Кругом враги: как россияне уживаются с международной изоляцией

0