Новая формула богатства: как России вырваться из ловушки среднего дохода
Михаил Дмитриев, президент партнерства «Новый экономический рост»
00:25, 19.06.2015
Пока Россия боролась с кризисом 2008 года, мир успел измениться. Теперь, чтобы выбраться из ловушки медленного роста, нам нужно быстро перестроиться под новую глобальную модель развития.
В конце 1980‑х — начале 1990‑х годов для глобальной экономики наступил редкий исторический момент. Доля трудоспособного населения быстро росла практически во всех регионах мира. И за 20 лет в результате этого возникло более 1 млрд рабочих мест в промышленности и услугах. На этой почве и сложилась новая модель глобального развития, в которую включилась Россия, преодолев кризис 1990‑х годов.
Больше всего новых рабочих мест пришлось на Китай, чье производство было ориентировано на два главных центра потребительского спроса — США и Евросоюз. От превращения Китая в мировую фабрику очень сильно выиграл ряд добывающих стран, прямо или косвенно снабжавших Китай сырьем для этого фантастического промышленного бума, в том числе и Россия. Примерно половину роста ВВП России в 1999–2008 годах обеспечил рост мировых цен на энергоносители.
В результате сложилась своеобразная модель развития. Экономика России росла в основном за счет личного потребления, которое увеличилось за 1999–2013 годы в 2,5 раза — во многом благодаря дешевеющему импорту. Инвестиции же стагнировали: валовое накопление основного капитала так и не вернулось к уровню 1990 года. Многие эксперты считали, что кризис 2008–2009 годов сломает эту модель роста. Но не тут‑то было. Сразу после кризиса потребление снова начало восстанавливаться и превзошло самые высокие ожидания. А инвестиции после падения 2008 года так и не восстановились.
Главное достижение модернизации
У российской модели роста были свои преимущества. Благодаря ей розничный сектор стал крупнейшим и самым быстрорастущим сектором экономики. Доля розничной торговли в ВВП России — более 20%, выше, чем у большинства развитых стран.
Часто говорят, что розница — сектор паразитический. Однако благодаря бурному развитию торговли и финансового сектора, телекоммуникаций, росту автомобилизации (Екатеринбург, Ростов-на-Дону и многие другие города по числу автомобилей на 1000 жителей уже обошли Лондон и Хельсинки) в России появилась инфраструктура единого рынка. То есть любой бизнес, который выходит на рынок с новым продуктом, может легко развернуть свою деятельность и продажи на всю страну. В этом, пожалуй, состоит главный модернизационный прорыв российской экономики за последние 15 лет.
Но сегодня рост потребления остановился. После кризиса 2008 года на восстановление розничного товарооборота потребовался 21 месяц. Сейчас, учитывая, что быстрого роста экономики ждать не стоит, на возвращение к пиковому потреблению 2014 года понадобится почти четыре года. А это уже не обычный спад — это слом всей модели экономического роста. Форсированные бюджетные расходы здесь не помогут. При ценах на нефть на уровне $55–60 за баррель Резервный фонд иссякнет уже к концу 2016 года.
2000-е годы в России уже не повторятся. А поэтому важно понять, в какую глобальную модель нашей стране придется встраиваться теперь.
Три перелома
Хотя в мире, в отличие от России, пока еще продолжается экономический рост, прежняя модель роста уже на изломе.
Во-первых, заканчивается глобальный сырьевой суперцикл. Доля мирового ВВП, расходуемая на нефть и сталь, в 2015 году упала до исторического минимума. Это одно из самых красноречивых свидетельств торможения Китая. Америка и Европа из‑за резкого сокращения их вклада в мировой экономический рост больше не могут обеспечивать быстрый рост китайской экономики. И поставщики сырья в Китай начинают адаптироваться к новым условиям. Саудовская Аравия и Бразилия развивают внутреннее потребление и промышленное производство. Индонезия ориентируется на роль нового промышленного хаба. Австралия и Чили пока остаются экспортерами сырья.
Но российскую экономику сырьевой экспорт вытянуть не сможет. Издержки по разработке и добыче новых нефтяных месторождений в России очень высоки по сравнению с ожидаемыми ценами. А это означает стагнацию добычи и экспорта нефти и некоторых других видов сырья.
При этом Китай неизбежно ввиду своих размеров и географической близости станет главным торговым партнером России. В 2010 году на страны Азии за вычетом Японии приходилось лишь 14% российского экспорта, к 2050 году, по расчетам HSBC, этот показатель вырастет более чем в три раза — до 44%, причем основная его доля придется на Китай. Но торговать нужно будет уже не только сырьем. Доля же Западной Европы в российском экспорте, наоборот, снизится более чем в два раза — с 49 до 22%.
Во-вторых, заканчивается «демографический дивиденд»: с 2012 года доля трудоспособного населения начала снижаться и в развитых странах, и в Китае. В России она за следующие 15 лет упадет более чем на 10 п.п. А снижение доли трудоспособного населения на 1 п.п. ведет, по данным City Research, к торможению роста производительности труда на 1,7–2,7 п.п.
Это огромное торможение, сравнимое с последствиями кризиса 1990‑х. Агентство Moody’s рассчитало, что из‑за плохой демографии среднегодовой рост российской экономики в ближайшие двадцать лет составит чуть более 1%. Всемирный банк в зависимости от демографического сценария прогнозирует рост от 1,2 до 2,3% в год.
В-третьих, для развитых стран обрабатывающая промышленность уже в 1980‑х перестала быть одним из основных источников роста, а теперь на те же ограничения наталкиваются даже развивающиеся страны вроде Вьетнама. Исследования показывают, что пик занятости в промышленности приходится сейчас на страны с уровнем подушевого ВВП по паритету покупательной способности (ППП) не более $10 тыс. в год в долларах 1990 года (в России подушевой ВВП по ППП в долларах 1990 года составляет сейчас примерно $12 тыс.). Доля промышленности в ВВП за последние 20 лет выросла только в странах с низким уровнем дохода. Даже в Китае, сверхиндустриализированной стране, где на промышленность приходится почти половина ВВП, темпы роста инвестиций в обрабатывающую промышленность падают с 2006 года. А в последние полтора года снижается и занятость в ней.
Вопреки стереотипам Россия — не отсталая в промышленном плане страна. Как рассчитали в McKinsey, по доле в мировой добавленной стоимости обрабатывающей промышленности Россия в 2000–2010 годах поднялась с 20‑го на седьмое место. Доля обрабатывающей промышленности в российском ВВП — 14%, а в среднем по крупнейшим экономикам — около 17%.
Сильная обрабатывающая промышленность — большое преимущество. Но основным драйвером экономического роста она для России не станет ни в долгосрочной перспективе — ввиду глобального тренда на деиндустриализацию, ни в среднесрочной — из‑за быстрого реального удорожания рубля. Большинство экономистов сходятся в том, что к 2021 году реальный эффективный курс рубля достигнет уровня примерно 2013 года. А тогда подавляющая часть нашей обрабатывающей промышленности была неконкурентоспособна по издержкам. Виновата в этом экспортная ориентация нашей экономики: энергосырьевой экспорт создает большой профицит платежного баланса и не дает рублю долго оставаться дешевым.
Ловушка 2%
Ситуацию, когда экономический рост в стране при достижении определенного подушевого ВВП замедляется или останавливается, экономисты называют «ловушкой среднего дохода». Россия попадает именно в такой узкий коридор — не более 2% роста в год. Как вырваться из этой ловушки?
Одно из самых простых и очевидных решений — повышение пенсионного возраста. Наши расчеты показывают: постепенное увеличение пенсионного возраст для мужчин и женщин до 64 лет к 2030 году позволит полностью компенсировать потери в занятости из‑за демографического кризиса. В России в экономическую деятельность вовлечены около 60% людей в возрасте 15–64 лет. В Германии и Японии — странах, сопоставимых с Россией по сложности демографических проблем, — уже 74–77%. И этого они добились именно за счет увеличения пенсионного возраста, которое в свое время провели.
Однако повышение пенсионного возраста, по расчетам Всемирного банка, сможет добавить лишь до 0,25 п.п. роста в год. Этого недостаточно: нужно опираться на другие факторы.
Недоразвитые города
Самый главный из них — «пространственный дивиденд». В России городское население распределено не так оптимально, как в Китае или США. Доля населения, живущего в городах-миллионниках, в России в 2,5 раза ниже, чем в развитых странах. Но в городах с населением меньше 50 тыс. человек производительность труда примерно в 1,5 раза ниже, чем в миллионниках. Работает эффект масштаба: в крупных городах больше предприятий, больше рынки, интенсивнее конкуренция, за счет чего товары и бизнес-услуги становятся дешевле и доступнее.
Чтобы экономика стала более производительной, в российских миллионниках (за исключением Москвы) нужно в среднем в 1,5–2 раза увеличить численность населения. С другой стороны, в средних и малых городах у нас избыток населения: значительная часть работников работают там, где их труд используется неэффективно, а их зарплаты, соответственно, занижаются.
Речь не идет о том, чтобы бездумно отселять людей из небольших городов. Но эти города должны развиваться иначе. Один вариант — связывать их хорошей транспортной инфраструктурой с центрами крупных агломераций. Как показывают наши расчеты, более удобное транспортное сообщение между Москвой и городами-спутниками дает рост зарплат их жителей на 20–50% (а это говорит о сопоставимом росте производительности). Другой вариант — развитие востребованных специализаций небольших городов, которые удалены от больших центров. Малый город может быть высокопроизводительным центром услуг для предприятий, сосредоточенных вокруг него, будь то сельское хозяйство, лесная или добывающая промышленность.
Этот ресурс повышения производительности труда может добавить России 1–2% роста в год до 2030 года.
Новый жилищный уклад
Один из изъянов предыдущей модели экономики — Россия катастрофически мало инвестировала в жилищное строительство. В горбачевскую эпоху жилищный фонд всего за десять лет вырос на треть. В 1990‑е же темпы прироста сократились в два раза, а в 2000‑е — еще примерно на четверть.
Есть твердый экономический тренд: чем богаче страна, тем больше жилплощадь на душу населения. Из этого тренда серьезно выбиваются такие страны, как Япония и Россия, где обеспеченность жильем сильно отстает от подушевого ВВП. В Японии, где земли мало и она дорога, приходится сейчас в среднем 33 кв. м на человека. В России — 24 кв. м. Даже в Китае, где текущее потребление на душу населения в три раза ниже, чем у нас, жилплощадь на человека на треть больше — 31,5 кв. м. Очевидно, что по этому показателю Китай в ближайшие несколько лет обгонит даже богатую Японию.
В России не просто не хватает жилфонда: сильно искажена структура предложения нового жилья. Сегодня у нас строят в основном маленькие доступные квартиры. Средняя жилая площадь новой квартиры в России в 2009 году составляла 57 кв. м, меньше, чем в Китае (60 кв. м). Вероятнее всего, лет через 15–20 запросы российского населения вырастут, и комфортным жильем будет считаться такое, где приходится хотя бы 30–33 кв. м на человека. А значит, квартиры, преобладающие сейчас в жилом фонде, будут слишком малы даже для семьи из двух человек. Через 15–20 лет дефицит более престижного и просторного жилья будет сильно тормозить развитие всей городской экономики. Напротив, его опережающее строительство даст сильный импульс развитию страны.
Наконец, в России в последние 20 лет слабо инвестировали в инфраструктуру. Едва ли не единственный показатель, который реально вырос, — это протяженность газопроводов. Вложения в транспортную инфраструктуру в России едва превышают 2% ВВП; в США это 3%, в Китае — более 6%. Один из важнейших эффектов инфраструктурного развития — повышение производительности труда в агломерациях. По расчетам ЦЭИ, например, строительство высокоскоростной железной дороги Москва — Казань даст находящимся вдоль нее регионам и России в целом около 7 трлн руб. прироста ВВП в 2019–2030 годах.
Связи, связи
Прежде всего в новой модели роста выиграет сектор услуг — от разработки софта, консалтинга и инжиниринга до образования и здравоохранения, — которые быстро развиваются в крупнейших агломерациях. В России большой потенциал роста занятости в этих отраслях: по доле занятости в них мы на целых 10 п.п. отстаем от Германии и Британии.
Эти сектора будут создавать повышенный спрос на жилье, коммерческую недвижимость и инфраструктуру. А это, в свою очередь, вызовет бум во многих отраслях промышленности: производство стройматериалов, которое и сейчас довольно активно развивается за счет импортозамещения, металлургия, машиностроение, инфраструктурное оборудование и т.д. И эти производства не будут испытывать внешнего давления, конкуренции с внешними рынками.
Кроме того, именно в этих отраслях малый и средний бизнес имеет преимущество. То есть такая модель поможет исправить неоправданный перекос в пользу крупных компаний, сложившийся в российской экономике.
Чего не хватает
Опоры на эти факторы будет достаточно, чтобы Россия преодолела последствия своих демографических проблем и вырвалась из ловушки среднего дохода. Но новые драйверы роста очень чувствительны к условиям экономической деятельности в стране.
Чтобы запустить их, нужно и стимулировать трудовую мобильность, и управлять жизненным циклом малых и средних городов, и снижать издержки в строительстве, и модернизировать муниципальные финансы, и менять регулирование во многих сферах, от развития инфраструктуры до венчурных инвестиций. Нужно кардинально удешевить стоимость строительства жилья и коммерческой недвижимости, которая сейчас высока из‑за дороговизны землеотвода и бюрократических барьеров. И это лишь малая часть необходимых реформ. Но нельзя сказать, что такая повестка российскому государству не по плечу. Сопоставимые по масштабам и сложности преобразования российским властям удавалось осуществить как минимум уже дважды — в первой половине 1990‑х и начале 2000‑х годов.
Есть и политическая проблема, характерная для таких стран, как Китай, Польша и Россия, которую описывает в своем недавнем исследовании Всемирный банк. Все три эти страны в последние 15 лет прошли период успешного экономического роста. Их население принесло ради этого немалые жертвы. Россия пережила тяжелейший кризис 1990‑х. Китай на время превратился в мобилизационную экономику, где медленно росло потребление за счет ускоренного роста накопления. В Польше состоялись длительные и болезненные реформы в формате «шоковой терапии».
В результате этих жертв все три страны достигли очень неплохих результатов. Но теперь перед населением и политиками встает вопрос: чтобы и дальше сокращать разрыв с развитыми странами, готово ли общество нести новые жертвы — или лучше оставить все как есть? Это особенно болезненный вопрос в сегодняшней России, где уровень потребления населения упал в годовом выражении впервые с конца 1990‑х и восстановится до предкризисных значений еще не скоро. Но именно от ответа на него и будет зависеть долгосрочное будущее нашей страны.
