Вынос мозга
В сквере вокруг памятника Суворову собирается в ожидании митинга научный люд. Стоит, картинно опираясь на длинный зонтик, мыслитель в черной майке, клетчатых штанах до середины икр, сандалиях на босых ногах, с могучей бородой, в которой запутались все думы русского девятнадцатого века. Сидит на каменном парапете мужчина в яркой салатовой рубашке и держит лист ватмана со словами: «В стране, где скрепой стала не свобода, а религия, наука будет иностранным агентом». А напротив него, на другой стороне сквера, тоже сидя на парапете, девушка с гладкими черными волосами читает «1984» и иногда из-под черных очков поглядывает вокруг, сравнивая внимательным научным взглядом жуть Оруэлла с жутью современной жизни.
Флагов нет, веет только один, узкий, красно-синий, университетского профсоюза. Ни один из ораторов не кричит, не впадает в возбуждение, не пытается завести людей. Тут так нельзя, не принято. Все рассуждают.
За два часа этой научной конференции под открытым небом на тему «Как нам жить и что нам делать в условиях мракобесия и диктатуры» ни разу не раздается скандирования, привычного на больших московских митингах; крики и речевки звучали бы нелепо и неуместно в этом собрании людей с нулевой степенью агрессии.
Много молодых интеллигентных лиц, много седых волос и той скромной аккуратности в одежде, которая характерна для ученых, живущих внутренним, а не внешним. Грузный пожилой человек в кепке и коричневом пиджаке, проходящий по скверу, оказывается академиком Захаровым, физиком, имеющим один из самых высоких рейтингов цитируемости в научных журналах среди ученых России. Он тоже выступает.
Но прежде на невысокую сцену выходит Сергей Адамович Ковалев. В жаркий день июня, под ярким солнцем, он, в своем темном пиджаке и черных широких брюках, кажется выходцем из другого города, другой страны, другой эпохи. Но только до тех пор, пока не начинает говорить. Этот неспешный, интеллигентный, ровный, с заминками голос никогда не спутаешь ни с каким другим. В его голосе есть движение неуклонной мысли, которую невозможно сбить с курса. Он говорит медленно и иногда заглядывает в бумажку. Я легко могу себе представить, как он этим же упорным ровным голосом отвечал следователю на лубянских допросах и заставлял себя слушать и не уступал ни на шаг, о чем свидетельствует срок, который он получил. Его короткую речь в этом летнем московском сквере следовало бы без сокращений и купюр опубликовать в газетах и потом еще издать отдельным тиражом, такая она четкая, точная и проясняющая дело. Он договаривает до конца то, что другие не рискуют договаривать.
Ковалев не скользит по накатанной колее критики власти, нет, он о другом. Он не о них, он о нас. В его голосе, когда он говорит о так называемой интеллигенции, увивающейся вокруг власти, звучит ирония. Он говорит о том, что если бы академик Сахаров в своей борьбе был не один, если бы с ним проявили солидарность еще двадцать академиков, то мы, возможно, сейчас жили бы в другой стране. «Виноват не Путин. Виноваты мы с вами. Потому что терпим эту власть».
В углу сквера, в голубой рубашке с короткими рукавами, как-то отдельно от всех стоит Навальный. На обычном митинге вокруг него тут же возникла бы дикая давка верующих и прессы, но тут никто вокруг него не толпится.
Проходит по скверу депутат Госдумы Гудков-младший с маленьким ребенком на руках. Его тоже никто не обступает. Это странный митинг, на котором те, кому обычно забронировано место на сцене, оказываются среди людей, а среди тех, кто выступает со сцены, нет ни одного записного оратора. Ведет митинг, больше похожий на собрание научной общественности под открытым небом, лингвист Ирина Левонтина из сектора теоретической семантики Института русского языка РАН. Она кандидат филологических наук, но тут, похоже, кроме меня, студентов и академиков, все кандидаты и доктора наук. «По суммарному IQ мы здесь перекрываем аудиторию НТВ по всей стране», — говорит под смех публики один из ораторов.
И действительно, речь этих людей в скромных пиджаках, с седыми бородками, с высокими лбами, с длинными хвостиками на затылках, завораживает и дает хорошо понять степень собственной необразованности. «Как следует из теории планирования Беллмана...» — как о само собой разумеющейся вещи говорит трем тысячам коллег академик Захаров. Он приводит цифры: средняя зарплата научного сотрудника в стране 15 тысяч рублей (втрое меньше, чем в Польше, не говоря уже о других странах), средняя зарплата чиновника 132 тысячи рублей. «Добрый день, уважаемые коллеги! Как следует из теоремы Гёделя о неполноте…» — начинает свою речь один из основателей «Диссернета», физик, специалист в теории струн, знаток квантовой хромодинамики и, конечно же, кандидат наук Андрей Заякин. Всем выступающим хлопают одинаково тепло. Все получают свою порцию одобрения и симпатии, вне зависимости от того, что говорят и предлагают.
А говорят и предлагают разное. Физик Заякин в сером щегольском пиджаке и с широким галстуком в бордово-серую полоску предлагает нам всем дружно воздействовать на депутатов Госдумы, чтобы они поддержали отмену позорного закона об «иностранных агентах». Законопроект об отмене закона внесен в Думу депутатом Гудковым-младшим. Заякин видит нас всех как армию лоббистов, которые будут писать письма депутатам, звонить им, говорить с ними и требовать отмены закона. При этом он ссылается на математика Гёделя, доказавшего, что в парламенте с разделенными мнениями может пройти любое решение. Может быть, в отрешенном от мира логическом царстве высшей математики так и есть, но Гёдель явно не знал, что такое российская Госдума. Для описания ее деятельности не нужна сложная теория.
Поднимается на сцену потомственный математик, академик, исследователь теории особенностей и дифференциальных уравнений в частных производных Виктор Васильев, человек с академической бородкой и задумчивой речью человека, привыкшего говорить, чтобы рассуждать. Он точно не митинговый оратор, но тут от него этого никто и не ждет. Он просто вышел поделиться опытом, поскольку — так он говорит — имеет за спиной «несколько десятков лет жизни при коммунистическом маразме». Главное — не дать отнять у себя жизнь, не дать лишить жизнь смысла и дела, которое всегда есть. «А потом, когда этот морок развеется — а куда ему деваться?» — так академик формулирует перспективы власти и того безумия, которое сгущается в стране.
Но страха здесь ни в ком почему-то нет. И растерянности тоже. Есть мысль, есть опыт, есть спокойствие, есть улыбчивый и ироничный оптимизм. В одно высказывание сливаются краткие — пять минут на всё — речи тех, кто говорит о том, что гражданское общество — это не сидеть на кухне с разговорами, а действие и солидарность. И чтобы противостоять разлагающей и уничтожающей страну власти, надо не только привычно говорить о ней, надо отдавать время на конкретные дела и создавать ту сеть правильных дел и инициатив, что и является гражданским обществом. Высокий, молодой, улыбчивый социолог с философского факультета МГУ Александр Бикбов (конечно, кандидат наук) формулирует это лучше всех, когда говорит о «солидарности образованных людей». Солидарности, которой власть, с ее инстинктом лубянского вертухая, не дает возникнуть всеми способами: затыкая рты активным, внедряя так называемые «эффективные контракты», которые означают увольнения десятков тысяч научных сотрудников, выставляя вон критикующих, выбрасывая на улицу внештатников и четвертьставочников так, чтобы нагрузки на оставшихся выросли безмерно и им стало не до дел и разговоров. «Налаживайте контакты и солидарность на рабочих местах! Думайте о том, как себя защитить!»
Прекрасно они формулируют. Я не успеваю записывать фамилии ораторов, но формулировки их речей сами собой остаются в памяти, как примеры спокойной точности и ясной мысли. «Наука, образование, просвещение неразрывно связаны со свободой». «На науку и образование напустили опричников». «Ум против денег и дезинформации». «Происходит падение цивилизационного уровня страны. Неграмотных очень много». «Все изгадить, со всеми поругаться и всех испугать» (это о политике власти в мировом масштабе).
Что останется от России, если допустить уничтожение науки и конец образования? Останется голое поле с одичавшими людьми, мимо которых носятся на черных машинах в сопровождении охраны бюрократы и олигархи. Останется тупая тьма и мракобесы с рясами и погонами.
Фонд «Династия», поддерживавший российскую науку и признанный иностранным агентом, раз от разу появляется в речах, но подробно о нем не говорят: ведь Зимин просил говорить на митинге не о фонде, а о положении науки и образования в момент нарастающего мракобесия и диктатуры. То, что случилось с фондом, ясно всем: человек, тратящий свои деньги на поддержку науки, гранты ученым, издание книг, опасен для системы тем, что свободен. Контроль их мания, полный контроль над обществом единственный их способ остаться у власти. Двое молодых людей, один в зеленой футболке с математическими формулами на груди, другой в фиолетовой, стоят посреди сквера и держат — один в правой руке, другой в левой — таблички на деревянных палочках. Стоят под солнцем все два часа митинга и напоминают о фонде «Династия», не называя его. «Они делали хорошее, а что сделали вы?» И: «Похороните науку — похороните страну».
P.S. Митинг уже закончился, когда вдруг к памятнику Суворова выходят два человека. Один в скромной полосатой рубашке и потертых джинсах, другой бородатый и в белом мятом халате. Ставят у ног рюкзачок, сумку. Достают и поднимают большой самодельный плакат. На плакате родное лицо Льва Николаевича — нос картошкой, кустистые брови, взгляд глубоко посаженных глаз, лысина и развевающаяся седая борода — и его слова: «Сила правительства держится на невежестве народа, оно это знает и потому всегда будет бороться против просвещения. Пора нам понять это». Я подхожу к одному из них, киваю на белый халат, спрашиваю: «Вы врач?» — «Биолог!» — смеется он.
Алексей Поликовский
Из выпуска от 08-06-2015 рассылки «Новая газета»
