Михаил Дмитриев: «Три фактора роста – жилье, инфраструктура, коммерческая недвижимость»
В разговоре с ET президент партнерства «Новый экономический рост» Михаил Дмитриев ставит тяжелый диагноз российской экономике и одновременно задает параметры возможной модели экономического роста в России.
ET | 31 АВГУСТА 2015 12:55
ВЛАДИМИР АСТАПКОВИЧ/РИА НОВОСТИ
Цены на нефть – повелитель всего
– Как назвать то, что происходит сейчас в России – кризис, депрессия, рецессия?
– Кризис. Пока это только кризис, но с потенциалом перехода в затяжную рецессию. Фактор, который сейчас определяет дальнейшее развитие процесса – цены на нефть. Еще девять месяцев назад санкции и геополитическая ситуация создавали главные проблемы для экономики России, особенно для курса рубля. По итогам второго квартала можно сказать, что этот фактор сошел на нет, а цены на нефть стали повелителем всего в российской экономике. В конце прошлого года девальвация рубля прошла с большим перехлестом – в два-три раза глубже, чем в любой другой нефтедобывающей стране, падение цен на нефть было тогда не основной проблемой российской экономики. Главной же проблемой на тот момент стали значительные масштабы выплат по внешним долгам без возможности их рефинансирования.
Влияние санкций сходит на нет
Но во втором квартале этого года ситуация изменилась. Несмотря на европейские финансовые санкции российские компании практически полностью рефинансировали свой долг: было выплачено $16 млрд., а получили в виде дополнительных источников -- либо займов, либо прямых инвестиций – $19 млрд. Таким образом, влияние санкций очень быстро сходит на нет. Это представлялось вполне вероятным уже в конце прошлого года, исходя из «затухающего» графика погашения долгов и возможности постепенного переключения заимствований на альтернативные рынки, которые не подвержены влиянию санкций. Всё, что произошло с рублем этим летом, никак не связано с оттоком капитала – по сути, он существенно сократился. Даже если отток будет продолжаться, в конце 2015-го он окажется значительно меньшим, чем год назад.
Напротив, цены на нефть оказывают сейчас очень сильное влияние на поведение всех тех, кто формирует и инфляционные ожидания, ожидания по курсу рубля и в целом в отношении будущего российской экономики. Даже если мы возьмем такой базовый показатель, как PMI (настроения менеджеров по закупкам) в обрабатывающей промышленности и в услугах, то эти индикаторы в последние кварталы практически строго повторяют шестимесячную среднюю цену на нефть. Ничто другое на них столь сильно не влияет. Естественно, PMI в промышленности на фоне того, что происходит с нефтью в очередной раз резко упал. Речь идет именно об обрабатывающей промышленности, которая приняла на себя, пожалуй, главный удар второй волны экономического спада.
Мало того, есть основания полагать, что переломился и тренд по быстрому снижению инфляционных ожиданий. Все первое полугодие и население, и бизнес ожидали торможения цен – это было логично на фоне ревальвации рубля и жесткой позиции денежных и бюджетных властей, не дававших лишних денег в экономику.
Но вот данные по итогам июля – инфляционные ожидания стали подрастать, и они уже находятся где-то на уровне 10-11% годовых. Возможно, Центробанку и удалось бы на будущий год сбить годовую инфляцию до 6-7%, но упавшие цены на нефть и новый виток девальвации изменили ожидания.
В целом же многие индикаторы указывают на сохранение возможности продолжения спада еще как минимум два квартала. Третий и четвертый кварталы могут быть хуже, чем первое полугодие.
– То есть совсем недавние благоприятные прогнозы о четвертом квартале – возможном выходе из рецессии и даже росте -- не оправдались?
– Эти прогнозы базировались на трендах, связанных с ожиданием среднегодовой цены на нефть в районе $60 или даже выше. На фоне сделки с Ираном и более резкого, чем ожидалось торможения китайской экономки может сложиться гораздо менее благоприятная ситуация -- и именно в четвертом квартале. Иранская нефть по химическому составу практически совпадает c российской маркой Urals, а значит она может перерабатываться на тех же НПЗ. В первом полугодии спред Urals по отношению к Brent оставался минимальным, а временами даже положительным. В июне Urals торговалась дороже, чем Brent, что отражало повышенный спрос именно на нефть такого химического состава. Однако, если американский конгресс ратифицирует соглашение с Ираном, и Иран сможет выпустить на рынок хотя бы ту нефть, которую он хранит в танкерах, то в четвертом квартале Urals будет торговаться с большим дисконтом по отношению к Brent. Это значит, что даже при одной и той же заданной цене на нефть вместо надбавки, допустим, в пол доллара, может быть дисконт в $2-3 доллара. Только один фактор дисконтирования понижает цену на Urals примерно на 5-7%, не говоря уже о том, что цена Brent сама по себе может оказаться на очень низком уровне.
Конечно, это все – не более чем гадание на кофейной гуще, про дальнейшую краткосрочную динамику цен на нефть мы ничего определенного сказать не можем – она слишком волатильна. Спрос и предложение в ближайшей перспективе на нефть могут более или менее балансироваться практически при любой цене между $30 и $70 за баррель. Новые ценовые колебания вполне возможны при самых разных непредвиденных событиях. Например, выбытие с рынка поставок нефти из-за очередной волны политической нестабильности какого-нибудь крупного производителя или из-за дополнительного резкого ухудшения экономического положения потребителей нефти.
Пока же влияние на нефть оказывают в основном только два фактора: история с Ираном и экономическая динамика в Китае. Последние данные из Китая не добавляют оптимизма. По последним данным, уровень и динамика PMI в промышленности Китая – худшие по выборке наблюдаемых стран (PMI в промышленном секторе Caixin Chaina упал за первые три недели августа до 47,1 с 47,8 в июле. – ET). Хуже, чем в России. Китайская промышленность продолжает тормозить, уже три года подряд темпы ее роста идут вниз. Поэтому никто пока от Китая не ждет позитивных сигналов как от потребителя нефти, ну и, естественно, для России это означает, что риски ухудшения экономической ситуации нарастают, а не снижаются, как это казалось еще три месяца назад.
Модель роста отсутствует
– Получается, что о росте вообще бессмысленно говорить?
– Нет, не бессмысленно. Во-первых, кризис этого года отнюдь не означает, что где-то на горизонте 2017-2018 годов экономический рост тоже невозможен. И пока мало кто всерьез полагает, что цены на нефть задержатся на нынешнем низком уровне и в 2017-2018 годах. Сценарий восстановления цен на нефть до уровня выше 70 долларов за баррель весьма вероятен. Работают фундаментальные долгосрочные факторы. Если мы посмотрим на число нефтяных буровых в США, то падение там уже более чем в два раза, по сравнению с пиковыми значениями. Число же газовых буровых уменьшилось почти в 10 раз по сравнению с историческими максимумами, потому что это стало экономически нерентабельно. Moody’s заявило о снижении мировых инвестиций в нефтедобычу в этом году на 1%. Это – немного. Но спрос и предложение балансируют в пределах узкой маржи, поэтому долгосрочный тренд явно на то, что рано или поздно выбытие или отказ от освоения месторождений, ставших нерентабельными, приведет к необходимости устойчивой коррекции цен в сторону повышения. Для России это значит, что следующие три года вполне могут стать годами умеренного экономического роста. Но темпы роста едва ли будут высокими.
Российская экономика в карикатурном формате возобновляет сырьевую ориентацию развития
Давайте посмотрим, как это всё оценивает экономическое сообщество. Прогноз ВШЭ очень показателен: три консенсус-прогноза подряд понижаются темпы роста после 2016 года . Еще полгода назад они были ориентированы на уровень послекризисного роста близкий к 3% в год, в мае – упали до 2,5%, а сейчас – уже около 2%. Эксперты скептически относятся к тому, что в российской экономике остались какие-то драйверы роста. Два процента – это очень мало, признак того, что экономический отрыв России от США будет, как в 1990-е годы, снова увеличиваться – Штаты растут более высокими темпами.
– Но опять-таки речь идет о нефтяной модели роста!
– Это по сути дела отсутствующая модель роста. Вклад нефтяного экспорта уже несколько лет подряд является отрицательным и признаков того, что он может стать резко положительным, нет. «Газпром» и «Роснефть» становятся компаниями, которые вносят отрицательный вклад в экономическое развитие, они вынуждены реализовывать инвестпроекты, которые, хотя и приносят валютную выручку, но практически не создают прибыли и, соответственно, не способствуют росту ВВП. Месторождения, которые у «Роснефти» зарезервированы под новый китайский нефтепровод, при нынешних ценах на нефть не могут быть освоены рентабельно. Это классическая проблема российских нефти и газа с их высоким уровнем предельных затрат на новых месторождениях. На это накладывается критическая ситуация с ценами на железную руду (они упали в три раза по сравнению с пиковыми значениями), соответственно, потенциал экспорта для черной металлургии будет ограниченным, даже с учетом нынешней девальвации. С углем ситуация совсем неприятная, Спрос на энергетические угли в Китае резко тормозится, а это, по-видимому, негативно повлияет на всю мировую торговлю углем. Несмотря на это, российская экономика снова, но уже в несколько карикатурном формате возобновляет сырьевую ориентацию развития.
– Возможно ли в этой ситуации импортозамещение?
– Если мы посмотрим на динамику самой промышленности, в первом квартале картина была довольно обнадеживающей, потому что обрабатывающая промышленность упала несильно. Все надеялись, что импортозамещение, да и повышение конкурентоспособности экспорта, позволят как минимум не снижать в целом выпуск продукции обрабатывающей промышленности или падение будет небольшим.
Но по итогам второго квартала мы видим уже совсем другую картину: экспорт обработки и поставки на внутренний рынок упали. В целом падение в обрабатывающей промышленности уже превысило 7%, это близко к темпам падения инвестиций. А если мы возьмем добывающую промышленность, то она, наоборот, либо растет, либо как минимум не падает. Кроме того, там обозначился опережающий рост заработной платы. И он ведет к тому, что сырьевой сектор начинает перетягивать квалифицированные кадры из обрабатывающей промышленности.
Многие надеялись на результаты политики импортозамещения. Но, как показало исследование Института Гайдара, по машинам и оборудованию коэффициент импортозамещения составил всего лишь 17% (Оперативный мониторинг экономической ситуации в России. Тенденции и вызовы социально-экономического развития № 10 (Июнь) 2015 г. Институт экономической политики им. Е.Т. Гайдара, стр. 28-33). То есть только 17% предприятий заявили в опросе, что они наращивают закупки российского оборудования взамен отсутствующего на рынке или более дорогого иностранного оборудования. Другими темпами идет импортозамещение в сфере производства материалов. Материалы – это верхние уровни downstream передела сырья. Там коэффициент импортозамещения – 57%. Действительно первичный сектор и продукты его непосредственной промежуточной переработки пользуются хорошим спросом и внутри страны, и за рубежом. При этом добывающая промышленность сократила долларовую выручку, но физические объемы экспорта в первом квартале выросли. На внутреннем рынке идет активное импортозамещение по продуктам первичной переработки сырья.
Под влиянием кризисного шока в странном искаженном формате российская экономика возвращается к сырьевой модели. Конечно, это другая сырьевая модель -- она не создает сверхприбыли, она не позволяет генерировать большую ренту, которая потом распределяется по всей экономике, но она ведет к росту доли добывающих отраслей и продукции их переработки.
Такая модель адаптации промышленности к кризису сопровождается обострением проблем для бюджетов всех уровней, которые страдают в том числе от снижения размеров ресурсной ренты. Таким образом, краткосрочных драйверов роста практически нет. А если что-то и поддерживает экономику на плаву, так это стагнация или слабый рост сырьевых отраслей. Но долгосрочных перспектив у такого роста не просматривается.
– Насколько эта «другая» сырьевая модель жизнеспособна в условиях санкций?
– Да как раз санкции только помогают ей. Они в наименьшей степени распространяются на сырьевые товары. Санкции сделали прошлогоднюю девальвацию рубля гораздо более глубокой, благодаря чему рентабельность сырьевого экспорта сохранилась, несмотря на падение экспортных цен. Сырьевые товары, или продукты первичной переработки – это та сфера, где российская промышленность способна конкурировать с импортом не только по цене, но и по качеству. Поэтому именно здесь так легко идет импортозамещение, и сырьевые отрасли не заметили всей этой истории с санкциями. А по машинам и оборудованию проявилось иное: 60% респондентов в промышленности говорят, что они не в состоянии найти российских аналогов на рынке тем машинам, оборудованию, комплектующим и другим промышленным изделиям, которые им необходимы.
Для инвестиций санкции усугубили ситуацию, причем двояко – с одной стороны, резкая девальвация привела к удорожанию всех импортных инвестиционных товаров, а с другой стороны, многие высокотехнологичные товары – не то чтобы их нельзя закупить, но закупки через посреднические каналы в обход санкций, естественно, ведут к дополнительному удорожанию.
То, что инвестиции явно находятся в стадии спада без перспектив быстрого восстановления – это отнюдь неслучайно. Здесь работают и санкции, и девальвация, и высокие процентные ставки, и неспособность российской промышленности заместить импорт машин и оборудования.
Несмотря на то, что в целом прибыль в промышленности в первом квартале заметно возросла благодаря девальвации, склонность к инвестированию (объем инвестиций в процентах от прибыли, которая получена за тот же квартал) в целом по экономике упала в три с лишним раза. В обработке, на транспорте и в торговле она упала примерно в шесть раз.
– Получается, что структура экономики деградирует?
– Структура экономики деградирует явным образом как минимум по итогам первого полугодия.
– Инвестиционный климат фактически отсутствует…
– Про инвестиционный климат надо говорить отдельно, там не все так просто. На мой взгляд, это очень многоплановое явление. И говорить о плохом инвестиционном климате в целом по экономике -- это большая ошибка. Мы часто недооцениваем реальных возможностей роста российской экономики даже при нынешних институтах и рисках. Например, на Дальнем Востоке, благодаря ускорению его интеграции в экономику АТЭР, наблюдается настоящий инвестиционный бум со значительным чистым притоком прямых иностранных инвестиций.
Как обеспечить здоровый рост
– В таком случае, что может стать драйвером роста в краткосрочной и хотя бы в среднесрочной перспективе?
– В краткосрочной перспективе драйвер роста только один – это цены на нефть. Если цены на нефть подрастут до $80, в 2017-2018 годах мы можем получить примерно тот рост, который ожидается в консенсус-прогнозах, то есть где-то в диапазоне 2% в год.
А вот долгосрочные драйверы роста связаны с развитием совсем других сегментов экономики, нежели те, которые развивались до кризиса. И развитие этих сегментов может существенно изменить весь механизм экономического роста, источники спроса, и их распространение по экономике. Реально наиболее серьезные возможности для роста спроса, потребления, инвестиций и выпуска в российской экономике сейчас сосредоточены в инвестиционных секторах, но не совсем в тех, про которые чаще всего говорят власти.
Переориентация на новые факторы развития может создать очень интересную модель роста на ближайшие 15-20 лет. В некотором смысле это та модель роста, которая сейчас близка к исчерпанию в Китае. Но в России, наоборот, самое время подумать о ее запуске, поскольку наш инвестиционный мегацикл до последнего времени шел в «противофазе» с китайским.
Если мы посмотрим на жилье, то в мировой экономике существует достаточно устойчивая статистическая связь между обеспеченностью жильем и ВВП по паритету покупательной способности на душу населения. Если мы положим основную часть более или менее заметных стран среднего и высокого уровня развития на график, где сопоставляется подушевой ВВП и обеспеченность жильем, две больших страны -- США и Китай -- окажутся существенно выше тренда. Обеспеченность жильем у них намного превышает среднестатистическое значение, характерное для их уровня ВВП на душу населения . У двух других крупных стран -- России и Японии -- обеспеченность жильем, напротив значительно ниже тренда.
Москва на треть отстает от обеспеченности жильем в крупных китайских городах
Чтобы понять масштабы этого отставания: обеспеченность на душу населения жильем в Китае сейчас примерно равна обеспеченности жильем на душу населения в Японии. При этом ВВП на душу населения даже по паритету покупательной способности почти в три раза ниже, чем в Японии. Если сравнивать с Россией, то жилье на душу населения в Китае сейчас на четверть выше, чем в России, хотя по ВВП на душу населения Россия почти в 2 раза превосходит Китай. 20 лет назад обеспеченность жильем в Китае была на четверть ниже, чем в России.
То есть китайцы обошли нас по душевому объему жилья с такой быстротой, которая нам даже не снилась. Москва сейчас на треть отстает от обеспеченности жильем в крупнейших китайских городах. Недавно McKinsey подготовила график того, как крупнейшие китайские города будут достигать уровня около 35 кв м жилья на душу населения: свыше 50 городов в ближайшие 5 лет достигнут этого уровня. В Москве этот уровень не будет достигнут при нынешней динамике, строго говоря, никогда, поскольку за последние 20 лет обеспеченность жильем в Москве выросла менее чем на 2 кв. м, едва достигнув 20 кв. м на человека. В Московской области динамика ввода жилья хорошая, но она фактически обслуживает ненасыщенный спрос со стороны Москвы.
Даже по сравнению с развитыми странами многие потребности российских граждан уже довольно сильно насыщены. Это касается большинства предметов длительного пользования, автомобилей, многих видов услуг, одежды и продуктов питания. А по жилью, наоборот, наблюдается резкое отставание. Например, по числу автомобилей на 1000 жителей Москва уже почти сравнялась с Лондоном, в то время как по обеспеченности жильем уступает ему в 3 раза.
Косвенно на то, что строительство жилья может служить важным фактором дальнейшего экономического роста указывают его рекордные вводы в начале 2015 года. Во втором квартале под влиянием кризиса и роста процентных ставок заявки девелоперов на выделение новых участков под строительство упали на 30%, а число ипотечных кредитов, запрошенных в июне, упало в два раза. Но, тем не менее, тот факт, что строительство жилья достигло рекордных показателей, несмотря на длительный период торможения экономического роста и доходов населения, говорит о том, что в этой сфере существует немалый потенциал дальнейшего роста. Россия на некоторое время могла бы удвоить, а крупные агломерации – даже утроить вводы жилья на душу населения и это не приведет к перегреву на рынке жилья. Напротив, такая динамика может стать одним из важнейших факторов послекризисного экономического роста.
Только в Московском регионе, по нашим оценкам, для того, чтобы снять катастрофическую – даже по среднероссийским меркам -- нехватку жилья экономкласса, накопившуюся у москвичей, нужно в ближайшие годы дополнительно ввести не менее 30 млн кв м. жилья. Это примерно соответствует всему вводу жилья в России за 1 полугодие 2015 года.
Преодоление нехватки жилья предполагает огромные инвестиции, причем не только в само жилье, но и в инфраструктуру. Такие инвестиции могут стать важным стимулом для роста всей экономики. Их преимущество состоит в следующем. Их инвестиционный мультипликатор, то есть влияние конечного спроса от инвестиций в жилье и инфраструктуру на другие отрасли экономики устроен иначе, чем у денег, полученных от экспорта нефти и газа. В нефтяном мультипликаторе традиционно велика доля импортной составляющей. В период роста нефтегазового экспорта значительная часть прироста потребительского спроса и инвестиций насыщалась за счет дополнительного импорта, а не за счет соответствующего роста внутреннего производства. Менее чем за 4 года в 2005-2008 годах и в 2009-2013 годах поквартальный объем импорта в пересчете на рубли по текущему курсу практически удваивался, что намного опережало рост ВВП, доходов и инвестиций. Основной результат такой модели развития – это сверхбыстрый рост текущего потребления населения за счет непропорционально высокого роста доли импортных товаров или товаров с большим удельным весом импортных компонентов. О масштабах этого импортозависимого роста можно судить по следующему показателю: треть всего, что успело потребить российское население российское население за весь период с начала рыночной экономики (то есть за 25 лет с 1990 года) приходится всего на 5 послекризисных лет с 2010 по 2014 год. Ни в какой другой модели, кроме импортоориентированной столь быстрый рост потребления не стал бы возможен.
Это было здорово для уровня жизни населения, но это было очень плохо с точки зрения роста собственной экономики страны, потому что лишь относительно небольшая часть конечного потребления поддерживала реальный сектор. Спрос на внутреннем рынке в основном сосредоточился в секторах услуг: торговле, телекоммуникациях, финансовом секторе. Эти отрасли развивались, но обрабатывающая промышленность, строительство, сельское хозяйство и транспорт отставали в своем развитии.
Спрос, который возникает за счет покупки нового жилья, устроен иначе. Строительная деятельность, производство стройматериалов, оборудования для жилья и инфраструктуры, товаров для дома и многое-многое другое, что необходимо, когда возникает жилищный бум, – это сектора, которые мало торгуемы на мировом рынке. По данным McKinsey, только четверть продукции промышленности стройматериалов и других видов деятельности, связанных с поставками для строительства, торгуется на мировом рынке. Подавляющая часть этой продукции производится внутри стран-потребителей и тяготеет к местам ее потребления.
Покупая жилье, люди, как правило, ограничивают себя в покупке новых автомобилей, смартфонов, компьютеров и других товаров с высокой импортной составляющей, а их расходы, связанные с покупкой дома, будут симулировать спрос на стройматериалы и другую продукцию в основном отечественного производства. Что касается производства стройматериалов, оно уже сейчас по многим сегментам конкурентоспособно и по качеству, и по цене. Например, Россия становится экспортером гидроизоляционных материалов и некоторых других видов современной строительной продукции и оборудования для зданий и сооружений. При таком сценарии роста в мультипликаторе конечного спроса снизится доля импортной составляющей и повысится вклад отечественного реального сектора. Это значит, что рост расходов населения на покупку нового жилья будет способствовать росту реального сектора российской экономики намного больше, чем бурный рост текущего потребления в период нефтяного бума. Особенно важно, что это будет здоровый рост, он не требует избыточного протекционизма ради поддержки заведомо неконкурентоспособных производств, которые снижают общую эффективность экономики.
Наряду с жильем, как минимум два других сектора, тесно взаимосвязанные с сектором жилья, сильно отстают от развития экономики в целом и нуждаются в масштабных инвестициях -- это инфраструктура и коммерческая недвижимость. В обоих этих сферах, как и в жилье накопилось значительное отставание от потребностей российской экономики.
Наглядный пример -- неразвитости транспортной инфраструктуры в зонах влияния крупных городских агломераций. Уровень обеспеченности автодорогами обычно оценивается в протяженности дорог на квадратный километр территории. У нас часто говорят, что страна слишком большая и плотность населения маленькая. Поэтому сравнивать Россию с плотно заселенными странами Европы по дорогам в расчете на квадратный километр территории некорректно: малозаселенной стране нужно меньше физической транспортной инфраструктуры на квадратный километр территории. Но если взять Подмосковье, то плотность населения там не ниже, чем в среднем в Западной Европе. Парк легковых автомобилей на 1000 жителей – примерно в полтора раза ниже, чем странах Западной Европы. Но плотность дорог на квадратный километр в Подмосковье в 4 раза ниже, чем в Западной Европе. К 2035 году по числу легковых автомобилей на 1000 жителей Подмосковье почти наверняка достигнет нынешних показателей Западной Европы. Но при планируемых темпах развития дорожной сети разрыв по ее плотности с западноевропейским уровнем сократится несущественно – с 4 до 3 раз. Столь неразвитая сеть дорог ограничивает связность городского пространства, сужает размеры доступного рынка для производителей товаров и услуг и ведет к потерям производительности, которые исчисляются триллионами рублей.
Другие виды инфраструктуры, особенно жилищно-коммунальная, тоже будут нуждаться в масштабном инвестировании.
Третий компонент – коммерческая недвижимость. Если мы сравним обеспеченность коммерческой недвижимостью, включая офисные здания класса A и B, и логистическими объектами в крупных городах, то тоже увидим колоссальное отставание. Например, по площади складских помещений на душу населения Москва отстает от Парижа более чем в 10 раз, а от Варшавы -- более чем в 3 раза.
Как и вложения в строительство жилья, активизация инвестиций в инфраструктуру и коммерческую недвижимость увеличивает мультипликатор внутреннего спроса, способствует росту реального сектора и повышению производительности экономики в целом, особенно в зоне влияния городских агломераций. В зонах с высокой плотностью населения такая модель развития ведет к повышению связности экономического пространства и за счет этого повышает производительность всех секторов экономики. По данным НИУ ВШЭ, расположение промышленного предприятия в зоне с высокой экономической плотностью повышает его производительность примерно на 50%. Если улучшится качество инфраструктуры городских агломераций и больше людей станут жить в зонах высокой экономической плотности, которые будут обеспечены необходимой инфраструктурой, жильем и коммерческой недвижимостью, то мы можем ожидать в целом дополнительного повышения производительности труда в экономике на 20-25%. Независимо от нефтяной конъюнктуры мобилизация этих драйверов роста может добавить российской экономике на перспективу ближайших двух десятилетий как минимум 1,5-2 % экономического роста ежегодно. И это будет прежде всего рост несырьевой экономики.
«Москва и пустота»
– Но как запустить такую модель?
– Это вопрос, который должен постепенно оказаться в фокусе внимания властей. В мировой экономике гораздо больше примеров, когда страны страдают от перегрева рынков недвижимости и инфраструктуры, нежели от их застоя. Это говорит о том, что запустить реально работающий процесс, раскручивающий предложение и спрос на рынке жилья, коммерческой недвижимости и инфраструктуры – задача вполне посильная. Особенно в условиях того острейшего дефицита, который есть сегодня в России. Тем не менее это проблема, требующая серьезных и согласованных институциональных изменений и развития многих компетенций. И это не совсем та область, где до недавнего времени «копали» российские власти, пытаясь найти волшебный ключик для ускорения экономического роста.
– Граждане должны предъявлять спрос. Чем они будут предъявлять спрос – население-то у нас бедноватое?
– В этом и состоит задача – раскрутить рост предложения и спроса на рынке жилья и инфраструктуры, не рассчитывая, что доходы населения будут быстро расти на стадии запуска этого процесса.
Рынок строительства недвижимости в России, как и во многих других странах страдает от высокой рентоориентированности и монополизации. Высокая монополизация, связанная с барьерами входа на рынок, ограничения и избыточное регулирование генерируют ренту, которая по самым скромным оценкам достигает не менее 30% стоимости строительства объектов в сфере строительство жилья, коммерческой недвижимости и инфраструктуры. Эта рента представляет собой вычет из общественного благосостояния, а значительная ее часть перераспределяется по коррупционным каналам. Существует большой потенциал ее уменьшения за счет улучшения институтов, повышения конкуренции, качества и эффективности регулирования, существенного снижения издержек. Благодаря этому удешевляется и растет предложение, а вместе с ним возрастает и спрос. Сэкономленная рента отчасти переходит поставщикам продукции для строительного сектора, -- тем, у кого возникает дополнительный спрос на материалы, компоненты, оборудование. Уменьшение избыточной ренты в строительном комплексе -- это и есть тот возможный стартовый импульс, который поможет запустить драйверы роста, связанные со строительством и развитием инфраструктуры.
С инфраструктурой существуют те же проблемы: Россия пока не сумела поставить создание инфраструктурных объектов на поток, так, как это сделал Китай. Для нас как консультантов близкая тема – это железные дороги и строительство высокоскоростных магистралей. Благодаря тому, что этот процесс в Китае был поставлен на поток, там построено за последние пять лет примерно столько же высокоскоростных железнодорожных линий, сколько во всем мире было создано за предыдущие 50 лет. Накопление опыта, особенно в сфере государственно-частного партнерства, приводит к масштабированию, к удешевлению, а следовательно, к более результативному расходованию средств.
– Работа по направлениям, о которых вы говорите, требует перераспределения трудовых ресурсов. Есть ли у нас эти резервы?
– Эта инфраструктура будет создавать преимущества для зон с высокой экономической плотностью (крупных городских агломераций), в которых будет быстро расти производительность труда. Значительная часть роста будет происходить за счет совокупной факторной производительности, которая связана с более эффективным использованием всех факторов производства – труда, капитала и земли.
Я сошлюсь на исследование Института Гайдара, где были изучены 13 тысяч так называемых «газелей», компаний малого и среднего бизнеса с наиболее высокими темпами роста. Две трети этих российских компаний на сегодня сосредоточены в сфере строительства, производства стройматериалов, инвестиций в недвижимость и обслуживания недвижимости, то есть ЖКХ, управление арендным фондом и прочее. Они динамичны за счет того, что конкурентоспособны и эффективны и там большой потенциал роста производительности труда. Ускоренное развитие рынков недвижимости и инфраструктуры создаст условия для развития конкуренции и еще больше расширит возможности для деятельности «газелей» в этой сфере. Поскольку такая модель развития предполагает дерегулирование и демонополизацию рынков, то для «газелей» возникнет еще больше ниш, где они смогут выходить на рынок и конкурировать. Здесь, скорее, речь идет о росте производительности, нежели о привлечении дополнительной рабочей силы.
Что касается дополнительной рабочей силы, у нас ресурсы не велики, но они тоже есть. Прежде всего, это связано с пространственной оптимизацией расселения населения. Скорее всего, рабочая сила будет перемещаться в динамичные территории с высокой экономической плотностью и производительностью. Доля населения, проживающего в городах-миллионниках в России в два с лишним раза ниже, чем в среднем по развитым странам. Ресурс такого рода передвижения, в долгосрочной перспективе (в пределах 20 лет) по нашим оценкам может составить не менее 5 миллионов человек.
Речь, разумеется, идет не о принудительном перемещении, а о создании экономических условий для переезда людей, которые сами в этом заинтересованы по экономическим причинам. Например, те несколько миллионов людей, которые сейчас занимаются отходничеством, то есть работают вахтовым методом 3-4 месяца в другом регионе в отрыве от семей, смогут при желании перевезти свои семьи поближе к месту работы и для начала, например, арендовать жилье по доступным ценам, предложение которого надо будет активно развивать. Часть государственных программ поддержки занятости может быть переориентирована на содействие такому переезду.
– А это не исказит пространственное развитие России, не сделает его еще более концентрированным исключительно в очагах роста?
– Все, что связано с природными ресурсами все равно будет развиваться рассредоточенно – вблизи их физического расположения. Это тот случай, когда не экономика идет туда, где живет население, а рабочая сила перемещается туда, где есть природные ресурсы. И значительная часть относительно небольших населенных пунктов вдали от крупных городов будет нацелена именно на это.
Природные ресурсы – это отнюдь не только полезные ископаемые и связанные с ними нефтепромыслы, горнорудные карьеры и угольные шахты. Это и лесная промышленность, и рыбная отрасль в широком понимании, включая морской промысел и рыборазведение, которое в силу экологической чувствительности тяготеет к удаленным от крупных городов территориям. Если мы возьмем, например, Вологодскую область, там потенциал для развития рыбной отрасли колоссальный. А уровень потребления сегодня в России говорит о том, что потенциал поставок на внутренний рынок и даже на экспорт – очень большой.
Еще одна такая сфера – это сельское хозяйство. В России недостаточно развиты городские центры, специализирующиеся на услугах и производствах, сопутствующих сельскому хозяйству. Это довольно широкий спектр видов деятельности, который нуждаются в локализации поблизости от зон сельскохозяйственного производства. Он включает финансовые услуги – банкинг, страхование, торговлю и логистику, первичную переработку сырья, сервисное обслуживание, техническое консультирование, обучение и инфраструктуру для проведения досуга. Развивать эту инфраструктуру преимущественно в крупных городах невозможно, поскольку фактор территориальной близости потребителей играет в ее размещении решающую роль, а сельское хозяйство рассредоточено по большим территориям.
Но и это еще не все. Есть удаленные населенные пункты, которые, скорее всего, получат развитие в силу особенностей российской географии: например, Северный морской путь. Многие северные поселки, которые захирели, могут получить второе дыхание просто потому, что 200 млн т грузов ежегодно в перспективе может идти транзитом по Северному морскому пути. Это касается и многих других населенных пунктов, расположенных на перспективных транзитных транспортных коридорах.
Дальний Восток и Байкальский регион: многие населенные пункты, которые цепочкой расположены по российско-китайской границе, не имели возможности развития, поскольку экономическое сотрудничество с Китаем долгие годы сдерживалось из соображений безопасности. Сейчас многие ограничения снимаются благодаря ускорившейся переориентации экономического сотрудничества с европейского на азиатское направление. Теперь вся эта сеть населенных пунктов получает возможность реализовать свое естественное географическое преимущество расположения в непосредственной близости от основного центра мирового экономического роста.
Большое число туристических объектов тоже расположены вдали от крупных городов. Поэтому развитие внутреннего туризма будет поддерживать экономику многих небольших населенных пунктов, не включенных в городские агломерации.
Первый за последние 20 лет кризис, когда уровень жизни упал глубже, чем инвестиции
Что касается развития крупных городских агломераций, то речь здесь идет не столько о московской агломерации, размеры которой уже близки к оптимальным. В отличие от московской большинство других агломераций в России имеют недостаточные размеры и потенциал для их дальнейшего роста существует во всех федеральных округах. Словом, возникает довольно много возможностей, чтобы российское пространство на следующем этапе экономического роста не превратилось в модель «Москва и пустота».
После 2018-го
– Насколько российские элиты и общество смогут быстро понять, как со всем этим работать?
– Здесь я более пессимистичен. Мы находимся на пороге очередного избирательного цикле, а это не самый подходящий момент для серьезного поворота в экономической политике. Объяснить кому-то накануне выборов, проходящих в условиях глубокого экономического кризиса и падения уровня жизни, что сейчас мы должны сосредоточиться на институциональных изменениях, позитивные результаты которых появятся лишь через несколько лет… это очень тяжело. Как правило, окно возможностей для этого открывается только после выборов, а это значит, что, скорее всего, придется ждать 2018 года.
– Возможно, многое зависит и от того, как разные социальные страты переживают кризис, какие у них настроения и ожидания? Кстати, кризис для населения проходит почти незамеченным…
– Во втором квартале после резкого падения до уровня 2008-2009 годов экономические настроения населения стали улучшаться. На это указывают и данные Росстата, и опросы основных социологических центров. Но летом экономику накрыла вторая волна девальвации рубля, а самая глубокая точка кризиса оказалась все еще не пройденной. По данным опросов РАНХиГС , население демонстрировало парадоксальные установки. С одной стороны, его экономический оптимизм нарастал, а с другой стороны, по тем же исследованиям, доля респондентов, которые лично на себе испытали экономический кризис, увеличивалась с каждым опросом. К маю уже три четверти респондентов в той или иной мере были затронуты кризисом. Поэтому не исключено, что под влиянием очередного ухудшения экономической ситуации настроения населения вновь покатятся вниз и в очередной раз приблизятся к историческим минимумам.
Сейчас мы имеем дело с первым за последние 20 лет кризисом, когда уровень жизни населения упал глубже, чем инвестиции. Даже в 1998 году инвестиции снизились чуть сильнее, чем потребление. В 2009 году почти все падение было за счет инвестиционной составляющей, а потребление по итогам года не упало вообще. А в этом кризисе в первом квартале впервые розничный товарооборот упал глубже, чем инвестиции, – прежде всего, из-за глубокой девальвации: она помогла промышленности, но ударила по населению, зависевшему от импорта.
Я подвожу к концу этой истории. Сбербанк России ежемесячно публикует «Индекс финансовых настроений» (ИФН), данные для которого собирает Левада-центр. По итогам июля он снова упал. На что это может указывать? В составе ИФН есть вопросы, касающиеся готовности делать сбережения и получать кредиты. Оба этих параметра оказались на низком уровне, а небольшой рост продемонстрировала лишь склонность к сбережениям в валюте. Сами аналитики Сбербанка интерпретируют это следующим образом. У населения возникает ощущение беспросветного падения уровня жизни, когда проактивная финансовая позиция уже невозможна. Нет ресурсов на сбережения, но нельзя и брать кредиты, поскольку их не из чего будет отдавать. Ведь в первом квартале чистый отток средств из семейных бюджетов на возврат кредитов достиг астрономической суммы в 855 млрд руб., что соответствует примерно на 10% всего квартального потребления населения. У россиян формируется осознание беспросветности ухудшения их положения, поэтому новое падение экономических настроений представляется весьма вероятным.
Постепенно общество начинает приходить к пониманию серьезности экономической ситуации, и к необходимости изменений в стране для выхода из кризиса. Что готовит почву для начала более широкого диалога о том, как на самом деле можно выбраться из этой экономической ямы. В некотором смысле это напоминает настроения российского общества после дефолта 1998 года, когда впервые население начало конструктивно воспринимать решительные меры экономической политики, например, жесткое бюджетное сжатие, которое провело правительство Евгения Примакова, дав толчок к экономическому росту.
– Такие возможности требуют стратегического видения от руководства страны, экспертов. Может ли модель нового экономического роста лечь в основу, например, «Стратегии—2030»?
– Надо понимать, что та стратегия, которая готовится – это лишь плановое мероприятие, которое реализуется в соответствии с недавно принятым законом о стратегическом планировании. Не факт, что в нее удастся заложить все те меры, которые нужны для активации несырьевых драйверов экономического роста. Тем не менее, и у чиновников, и у экономистов возникло гораздо более глубокое понимание того, как несырьевому росту может помочь пространственное и инфраструктурное развитие. Стратегия пространственного развития – это еще один документ, подготовка которого в соответствии с законом о стратегическом планировании предусмотрена в 2016 году. И это упражнение может оказаться весьма содержательным. Но на мой взгляд, реальные стратегические решения, необходимые для выхода из кризиса и смены модели роста могут быть приняты лишь после завершения избирательного цикла – если, конечно, цены на нефть к тому времени в очередной раз не поднимутся выше $100. Именно так, например, в 2000 году была подготовлена, а затем и частично реализована новая, весьма успешная стратегия развития, которая решительно отличалась от предыдущего инерционного стиля экономического мышления.
Беседовали Андрей Колесников и Максим Жуков
Михаил Дмитриев родился в 1961 году в Ленинграде, окончил Ленинградский финансово-экономический институт (Финэк), доктор экономических наук. Входил в круг экономистов, которые в 1980-е годы формулировали программу реформ. Был депутатом Верховного совета РСФСР и Верховного совета РФ, первым заместителем министра труда, первым заместителем министра экономического развития и торговли, президентом Центра стратегических разработок, ныне – президент партнерства «Новый экономический рост».
http://economytimes.ru/?q=kurs-rulya/mi … dvizhimost
