Новый русский бунт – осмысленный и щадящий
Александр Баунов
Народный сход в центре Москвы в поддержку А. Навального. Фото: Сергей Фадеичев / ИТАР-ТАСС
После выхода рассерженных горожан за Навального на угол Охотного Ряда обнаружил критику этого события как сторонниками стабильности, так и некоторыми рассерженными горожанами. «Разве ж это протест?» – иронизировали сторонники. Черт знает что, а не протест. Вышли чистенькие, аккуратненькие, причесанные, красуются, а не протестуют, а потом разошлись по ресторанам. И Витька с Моховой – сразу в Камергерский к своему капучино. Кто такого протеста испугается? Такие люди ничего не добьются, только потешат свое самолюбие.
Вот если бы Тверскую перекрыли (а могли, и даже получилось на три минуты, но потом забоялись), вот если бы порвали омоновские цепи на орала, пробились в Думу, в Кремль, в Большой театр, разгромили бы пиццерию «Академия», а не капучино там пить, – вот это было бы серьезно, вот тут, может быть, мы бы вас зауважали.
Рассерженные горожане
Воистину мы играли вам на свирели, и вы не плясали; мы пели вам плачевные песни, и вы не плакали. Уважаемые сторонники стабильности, вы чего? Это ж ваша Дума. Это ж ваш пока Кремль (не в архитектурном смысле, конечно). И даже Большой театр в некотором смысле тоже ваш (я вот пока себе не позволил). Сами же потом напишете про массовые беспорядки – попытки свержения власти на иностранные деньги. Расскажете по телевизору, как за это в любом городе – хоть в самом Париже – бьют, в любой стране – хоть в Англии – сажают. И так уже за три с половиной наклейки на Думе дело завели за вандализм. Хотя у меня такой вандализм в лифте каждый день: только мой кооперативный дом поменял лифт, а там наклеят то «Чайхана №1», то «Доставка суши», то «Ваш круглосуточный компьютерный мастер на все руки сменит паркет». Хотя мы им, между прочим, лифт в качестве рекламной поверхности не сдавали, и искать никого не надо: телефоны фигурантов вандализма известны, можно каждый вечер дело заводить, пока уборщица вещдок не отмыла.
А Тверская, наоборот, наша. Зачем же ее громить? Там столько всего полезного. #Митболы опять же.
Я почти пять лет прожил в Греции, где всласть бурно протестуют по любому поводу, и именно так, как советуют любители нешуточного протеста. Там ни одна демонстрация рассерженных рабочих ли, крестьян ли, трудовой ли интеллигенции не обходится без прорывов цепей, вандализма и метанья каменьев из пращи по государственному Голиафу. «И опустил руку свою в сумку, и взял оттуда камень, и бросил из пращи, и поразил филистимлянина в лоб». Жгут опять же. В разгар кризиса за народное счастье сожгли пару простых банковских кассирш, баб с детьми. Слуги мирового капитала, ага.
И нам туда же? Рестораны у них, видите ли, не совместимы с настоящим протестом. Разошлись по кафе, несерьезно как. Разойтись надо было сразу по окрестным тюрьмам. Еще лучше – разъехаться непосредственно со станции «Охотный Ряд» Сокольнической линии по острогам Сибири и Дальнего Востока.
А нет – так хотя бы вылить кофейник официанту на голову за светлое будущее. Закидать булочками полицию. Рассыпать по тротуару митболы: поскользнись, прохожий, за Навального. Оставить без работы пару сотен московских продавцов, поваров, официантов. Добавить ее же травматологам. Разорить пару десятков этих самых мелких и средних предпринимателей, за которых мы всей душой. Нет уж.
Высокая точность
Насчет везде сажают, кстати, когда греки, итальянцы, испанцы, да хоть в том же Сити, бунтуют, никто не считает, что это свержение строя на иностранные деньги. Но у нас тут свой взгляд на мир, более бдительный. Однако же правда, что каждый раз, когда в Афинах, Мадриде, Риме умышляют демонстрацию, владельцы окрестных заведений закрывают ставни, прячут товар, объявляют выходной и сидят дома: авось пронесет. Страховщики страхуют магазины у американского посольства и местного парламента по повышенной ставке – как объекты, находящиеся в горячих точках.
Когда у нас наконец наступят демократия и Европа, я очень хочу, чтобы мы не заимствовали эту их черту. Пусть у нас останется осмысленный и щадящий протест позднего путинского времени. Как зимой 2010–2011 года, когда никто из московских хозяев даже не подумал испугаться пятидесяти и стотысячной толпы у себя на пороге, увидел в ней только дополнительных покупателей: возьмут кофе погреться, купят шарфик и варежки. Летом – солнечные очки.
Накануне прогулки за Навального пошла мода от отчаяния, от того, что ничего не происходит, – сравнивать нас с Турцией, с Бразилией, с Испанией. Я расстроился. В Турции протестуют против человека, который лет десять назад сам был местным Навальным. В Испании – за то, что отняли пасхальную четырнадцатую зарплату, в Бразилии – оттого, что, хотя у власти уже который год сами бывшие несогласные, всеобщее счастье не наступает, хотя запланировано было вчера в четыре часа пополудни: вокруг до сих пор не Европа, проезд дорожает на рубль, вместо того чтобы стать уже наконец бесплатным, не весь бюджет почему-то потрачен на образование, и волк все не ложится рядом с ягненком, хотя обоим давно пора.
Не то у нас, эти рабы не мы. Вернее, мы как раз больше рабы, и поэтому в нашем протесте больше смысла. У них там свой конфликт хорошего с лучшим, доброго с прекрасным, битва Айболитов с Санта-Клаусами, а наша сила – в другом. Сила русского протеста позднего путинского времени в том, что он не похож ни на Турцию с Бразилией, ни тем более – на испанских «Индигнадос», возмущенных отменой 14-й пасхальной зарплаты. Я, сколько мне есть, столько живу без пасхальной зарплаты: обидно, конечно, но ни одной машины пока по этому поводу не сжег. Наш – в лучших своих проявлениях – более высокой точности. У него разрешение выше.
Вот если бы мы, как в Бразилии или Греции, жгли автобусы, потому что ягненок еще морально не готов, – были бы мы кимвалом гремящим. Тогда бы у нашего начальства был повод сказать: смотрите, они сами не знают, чего хотят, – несбыточного. А у нас нет, хотят очень даже сбыточного.
Вот хотели, чтобы Навального отпустили, потому что процесс и приговор не вызывают доверия даже у Путина, о чем он сам и сообщил, – и сбылось. И мир не рухнул, и страна стоит, стала даже немного симпатичнее. Могут ведь, значит, если захотят. И в остальном, вопреки романтическим лозунгам неповиновения, мы требуем вполне возможного и осуществимого. И исполнится оно, ничего опять не рухнет, не развалится, не перевернется. А вот если под флагами дурацких несуществующих партий с серьезным видом требовать всеобщего счастья одновременно со скидками на ЖКХ – чтоб настоящий народ подтянулся, то про глупости с серьезным лицом давно сказано.
Веселые лозунги и смешные статусы – тоже хорошо. У православных фундаменталистов есть такой миф, что Христос не смеялся, хотя в первоисточниках на этот счет ничего нет. Это античные боги смеются, иногда гомерически, а наш ходил серьезный, часто плакал. Хотя как это – вочеловечился и не смеялся: это недовочеловеченье какое-то. Народовольцы всякие, петрашевцы, левые эсеры тоже вот не смеялись, им все время было не до смеха, ни когда при керосинке пели «Мы жертвою пали», ни когда читали вслух Добролюбова, ни когда прятали динамит для генерал-губернаторов. На суде, само собой, не смеялись. Даже Ильич, когда прятал шрифт от «Искры» в молоке, от силы злобно хихикал. И юмор у него, судя по первоисточникам, был своеобразный, больше связанный с системой выделения.
А вот смеющиеся недовольные с айфонами в кафе – вот они страшны. С айфонами, чистенькие, одетые, в кафе, не голодранцы, могут себя обеспечить – это ж кошмар любой власти.
Вот такие люди и страшны, и их протест – протест самый действенный. Тех, кто взрывает городовых и кто сжигает за народ банковских кассирш, будут сажать и при самой идеальной демократии, в самом правовом государстве. Насильственный протест вечно несогласных за все хорошее не поставит начальство в трудное положение. Начальство любит говорить: оппозиция всегда и везде недовольна, всем не угодишь, не червонец, чтоб все любили.
Ну это, смотря какая оппозиция. Те, кто вышел против приговора Навальному, – совсем даже не всегда недовольны, им вполне себе угодишь. Такие в Америке сидят дома, а тут выходят, у Меркель в Германии, у Туска в Польше сидят дома, а у нас выходят.
Сила здешнего протеста именно в том, что он у нас не как у других, в том, что протестуют те, кто не вышел бы в другом месте. И, по-честному говоря, не делают ничего такого, за что их можно было бы разогнать. Вот это ужас.
